Но никто в жизни так искренне не благодарил ее за комфортный
полет, как Лайам. До самой посадки он не уставал твердить, как ему нравится
лететь с такими удобствами.
– Я-то думал, что это в порядке вещей – сидеть с
задранными к ушам коленками. И чтобы соседский локоть упирался тебе в бок.
Здесь мне куда больше нравится, – восторгался он, то и дело раскладывая
кресло и вытягивая ноги.
В аэропорту Лайам оставался в прекрасном настроении и шутил
напропалую. Как всегда, он мгновенно подружился со всеми стюардессами. С
большинством из них Саша была знакома по предыдущим полетам, и они ее тоже
помнили. К таможеннику Лайам обратился по имени, а потом оживленно побеседовал
с носильщиком на тему бейсбола, пока Саша искала своего водителя. Энергия била
из него через край. А больше всего он радовался тому, что прилетел в Америку,
да еще вместе с ней. И, несмотря на его возбуждение, Саше было приятно
находиться рядом.
Успокоился Лайам только тогда, когда они наконец оказались
дома. Элегантность Сашиного жилища произвела на Лайама сильное впечатление. Он
оценил качество антиквариата, а от ее картин у него прямо-таки захватило дух.
Тут был Моне, два Дега, один Ренуар, несколько бесценных рисунков Леонардо да
Винчи и бессчетное число полотен, о которых Лайам даже не слышал. Сашина
квартира в Нью-Йорке была во многих отношениях более официальная и
представительная, чем ее парижское жилье, в которое она при ремонте внесла
некоторые элементы модерна. Нью-Йоркская квартира была похожа на маленький
музей с бесценными сокровищами, в котором большинство полотен были подарены
Саше ее отцом.
– Ну, Саша, – только и выдохнул он, стоя перед
мрачноватой картиной Эль Греко, которую Саша не очень любила и потому повесила
в коридоре. Не без труда ей удалось увести его в спальню. На мгновение Саша
замерла. Эту постель она не делила ни с кем, кроме Артура. Но время пришло.
Внутренне она была готова впустить Лайама и в свою спальню, и в свою жизнь.
Она попросила его оставить вещи в гостиной – на случай, если
вдруг объявится кто-то из детей. А еще ей не хотелось шокировать горничную,
которая убирала у них с незапамятных времен и продолжала приходить каждый день.
Лайама эта просьба нисколько не обидела. Он оставил сумку в гостиной, после
чего явился в спальню с мороженым на подносе. Он чувствовал себя как дома,
устроился в любимом кресле Артура, включил телевизор и нашел трансляцию
бейсбольного матча. Потом озорно взглянул на Сашу и расхохотался.
– Ну и дела! У меня такое чувство, словно я уже умер и
попал на небеса. – Лайам тоже вырос в небедной семье, его отец был человек
известный. Разница заключалась в том, что к нему всегда относились как к белой
вороне, ведь он был совсем не такой, как они. Художник! В Сашином доме ему было
хорошо и уютно, как и вообще с ней вместе. Все в жизни Лайама теперь было
по-другому, да и в Сашиной тоже.
Она предложила поужинать в ресторане по соседству. Перед
уходом позвонила дочери, но, как она и предполагала, Татьяна встречалась с
друзьями, вся неделя у нее была расписана, а матери она пообещала заскочить в
галерею, когда выдастся свободная минутка, вероятнее всего – в обеденный
перерыв. Вечером Саша легла с Лайамом в постель. Горничная должна была прийти
не раньше двенадцати, а к тому времени их уже не будет дома, она уедет в
галерею, а он – к друзьям в Сохо. Здесь об их отношениях никто не должен знать.
В любом случае версия о постояльце должна удовлетворить любое любопытство.
Лайам обнял Сашу и притянул к себе. Несмотря на все
возбуждение, от него не укрылось, что ввести его в этот дом для нее было
непросто. На Сашу нахлынули воспоминания. Но вот он заговорил – и тревога
отступила.
– Милая моя, не думай ни о чем, – прошептал он.
Саша мгновенно почувствовала, что он понимает все, и кивнула. – Все
хорошо?
– Все хорошо! Спасибо, что спрашиваешь.
– Я не хочу причинить тебе боль в этих стенах. Я не
покушаюсь на твои воспоминания. Если хочешь, я могу лечь в другой комнате.
Она подняла на него глаза и улыбнулась.
– Мне будет тебя недоставать. Оставайся здесь, –
сказала она и поцеловала его. Это был нежный поцелуй, но не такой, чтобы
сделать вывод, что она ждет от него чего-то большего, кроме понимания. Лайам
ответил таким же поцелуем и еще крепче прижал ее к себе. В ту ночь они не
занимались сексом, только лежали рядом и нежно обнимали друг друга.
Назавтра Саша повезла Лайама в галерею. Помещение и то, с
каким здравым расчетом оно использовалось, произвело на Лайама большое
впечатление. Ему понравились выставленные работы, он уже представлял, как в
этих же залах будут висеть его картины. Место, на его взгляд, было идеальное, а
теперь, когда он увидел воочию планировку залов, у него появилось и
представление о том, сколько потребуется работ и сколько должно быть
ориентированных горизонтально и вертикально. Сам воздух этой галереи его
будоражил. Саша представила Лайама сотрудникам. Ее помощница Марси при виде
Лайама за его спиной выразительно закатила глаза.
– Бог ты мой, да он просто кинозвезда! – выдохнула
она, а Саша счастливо рассмеялась. С этим не поспоришь, Лайам действительно был
хорош собой. Но Саше он больше нравился дома, когда они были одни и Лайам
принадлежал ей одной. На людях рядом с ним она смущалась и лишний раз
вспоминала о своем возрасте.
– Он славный и художник талантливый, – небрежно
бросила Саша. – Удачно, что мы с ним одновременно оказались в Нью-Йорке.
Он здесь проездом по пути в Вермонт. Детей едет проведать.
Марси кивнула, продолжая с восхищением поглядывать на
Лайама. Мало того, что красавчик и хороший художник, так еще и заботливый отец!
Через пять минут знакомства Марси уже составила себе идеализированное
представление о Лайаме. Сашу, знавшую его лучше, было не ослепить. Она любила его.
Любила таким, как есть. Со всеми недостатками, которых у Лайама, как у всякого
человека, хватало.
Утро он провел с ней в галерее, со всеми перезнакомился, как
следует осмотрелся. Он исследовал все выставленные картины, включая классику на
втором этаже, после чего отправился в Сохо на встречу с друзьями. Перед уходом
шепнул Саше, что вечером приедет к ней. Она кивнула.
По счастливой случайности, вскоре после ухода Лайама в
галерею нагрянула Татьяна. Она заскочила повидать мать по дороге к какому-то
фотографу. Дочь порадовала Сашу своим счастливым видом. Как всегда, выглядела
Татьяна прекрасно, но теперь Саша как будто смотрела на нее новым взглядом и
поражалась цветущей молодости дочери. Татьяне только что стукнуло двадцать
четыре. Саша снова с горечью подумала о своем возрасте. В то же время она
понимала, что, если всерьез строить отношения с Лайамом, эту навязчивую мысль
придется побороть. Раньше она никогда не задумывалась о своем возрасте, теперь
же он стал источником серьезных переживаний и страхов. Все люди вокруг казались
ей юными. Она одна была такая старая.
– Привет, мам. Надолго к нам? – спросила Татьяна,
целуя мать и протягивая руку к подносу с конфетами.
