– Нелегко спустя год объявляться и начинать все
заново, – сказал он как-то Саше. – Столько воды утекло, они растут,
меняются, совсем другими стали. – Но они оставались его детьми, и Саша
старалась ему помочь своими советами, как могла. Лайам был благодарен ей за
поддержку, а когда поздно вечером в пятницу вернулся в Нью-Йорк, вид у него был
измученный, но все же счастливый. Он заявился прямо с поезда. Бейсболка на его
голове была повернута козырьком назад, джинсы на коленях разорваны, а на щеках
– недельная щетина. Если бы не щетина, он был бы похож на мальчишку,
вернувшегося из лагеря.
Саша приготовила ванну, покормила скитальца, села рядом на
кровати, а он смотрел на нее благодарными глазами ангела.
– Я совсем замучился, Саша, – признался он.
– Еще бы, бедный ты мой, – ответила она, радуясь
его возвращению.
– А вот я и не ожидал, что все будет так непросто. Я
вбил себе в голову, что стоит мне их увидеть – и все опять потечет, как прежде.
Но все оказалось совсем иначе. Они изменились. Поначалу мы вообще были как
чужие. Они на меня не на шутку были обижены. – На самом деле удивительно
было только то, что для Лайама такой поворот стал неожиданностью. Он
отказывался взглянуть правде в глаза и считал, что время остановилось. Но
сейчас из его рассказа следовало, что за четыре дня ему удалось сдвинуться с
мертвой точки и худо-бедно наладить отношения с детьми. Поездка была
ненапрасной, а дети у него вообще были замечательные.
– Надо тебе почаще с ними видеться. Ты ведь не хочешь
их потерять?! – Саша даже была готова оплачивать ему самолет. Пускай сейчас
Лайам этого не понимает, но отношениями с детьми пренебрегать нельзя. А может,
теперь он и сам в этом убедился? Дети его любят, и он им нужен. Он их отец.
Даже если их без пяти минут отчим в состоянии обеспечить их лучше, их отец –
Лайам, и они должны это чувствовать. Если за этот год Лайам не слишком часто
вспоминал о детях, то теперь, по прошествии четырех дней, он с трудом от них
оторвался.
Саша слушала Лайама и легонько массировала ему спину. А
потом они занялись сексом. Впервые в этой постели. Но теперь это уже не была
супружеская постель. Постель Саши и Артура. Скорее – ее и Лайама. Скоро Лайам
уснул, а она лежала рядом, гладила его волосы и осторожно, боясь потревожить,
целовала его при лунном свете.
Глава 12
В субботу утром Саша предложила съездить в Саутгемптон. Она
думала об этом всю неделю, но ничего не говорила Лайаму, желая сперва
убедиться, что сама к этому готова. Сейчас, готовя завтрак, Саша поняла, что
наконец она решилась, а Лайам и вовсе пришел в восторг. Стояло жаркое утро, и
перспектива провести день на море оказалась заманчивой.
В начале двенадцатого они выехали, а в половине второго были
на месте. Всю дорогу Саша сидела притихшая. Машину вел Лайам, и время от
времени они перебрасывались парой слов, главным образом о его детях и поездке в
Вермонт. Его продолжал беспокоить старший сын, Том, который за год, что они не
виделись, превратился в сердитого молодого человека. Осенью ему ехать в
университет Пенсильвании, где ему дают стипендию, а общежитие будет оплачивать
отчим. Том несколько раз указал Лайаму, что за последние полгода мамин жених
сделал для него больше, чем родной отец. Лайам пытался объяснить, что он всего
лишь не слишком успешный художник, на что Том огрызнулся, что ему нет до этого
дела, и назвал Лайама никчемным типом и никудышным отцом. И еще Том припомнил
ему связь с маминой сестрой. Лайам никак не мог понять, зачем Бет ему все
рассказала.
– Зря она это сделала, – поддержала его
Саша. – Ей не следовало посвящать в это детей. – Теперь Лайам в
глазах детей выглядел чудовищем, и Саше было его жаль, хотя он сам был во всем
виноват. Но «пусть бросит в меня камень, кто сам без греха…». Саша считала, что
факт измены должен был остаться между взрослыми.
– Она ему все вывалила. – Бет, оказывается,
рассказала Тому и об измене отца, и о его финансовой несостоятельности, которую
ей приходилось расхлебывать все двадцать лет супружества.
– А как она теперь выглядит? Вы же встречались? –
поинтересовалась Саша.
– Нет, не встречались. Когда я приехал за детьми, ее не
было. Мне их выдала бабушка, едва ответив на приветствие. А когда я доставил их
назад, дома была Бекки и будущий муж Бет. Надо думать, к нему она не лезет, как
ко мне. Да он и поумней меня будет. – Лайам вздохнул и повернулся к Саше. –
Симпатичный с виду мужик. И ребятам нравится.
Саша слушала его и убеждалась, что Лайам чувствует себя
чужаком. Хорошо хоть, съездил и возобновил отношения, даже если со старшим и
были трения. Лайам сказал, что в конечном итоге Том немного успокоился и
потеплел к отцу. Но сначала ему понадобилось выпустить пар, что он и сделал.
Зря все же Бет разоткровенничалась с детьми насчет папиного грехопадения.
Независимо от последствий сам инцидент должен был остаться между взрослыми.
Саша была убеждена, что детям не нужно знать о родительских грехах. Когда она
сказала об этом Лайаму, он попытался объяснить:
– Мне кажется, Бет еще не остыла, все злится на меня.
Во всяком случае, я это понял из разговора. Они с Бекки всю жизнь друг друга
ревнуют. – Со своей бывшей невесткой он разговаривать не стал, хотя и
виделся с ней, когда привозил ребят домой. Молча кивнул и уехал. Бекки тоже не
стала вступать в разговор.
Они и не заметили, как доехали до Саутгемптона. Когда
двадцать лет назад Саша с Артуром покупали этот большой приземистый дом из
белого камня «викторианском стиле, он им напоминал строения Новой Англии. По
всему периметру шла широкая крытая веранда. Саша с Артуром любили сидеть на ней
теплыми вечерами, а иногда и зимой, только тогда приходилось укутаться и согреваться
горячим шоколадом. Сейчас, открывая дверь, Саша постаралась отринуть
воспоминания. Обычно она входила в дом через кухню, но сейчас решила
воспользоваться парадной дверью.
– Саша, какой красивый старый дом! – восхитился
Лайам, оглядываясь по сторонам. Саша с Артуром сохранили сельскую простоту
дома, но это не лишало его уюта и прелести. В этом доме не было ничего
претенциозного. Никаких дорогих картин, только милые безделушки, большие и
удобные кожаные кресла и два дивана, закрытые полотняными чехлами. Но тут
взгляд Лайама упал на картину Эндрю Уайетта над камином. Унылый и прекрасный
пейзаж, одна из его самых известных работ.
Пейзаж имел сходство с видом из окна, только в холодное
время года. Кое-где на картине виднелись клочки снега, и в воздухе как будто
ощущалось дуновение холодного ветра с моря. Рука мастера!
– Вот это да! – произнес Лайам, в благоговении
застыв перед картиной. Уайетт был в числе его любимых художников. – Чего
бы я не дал, чтобы иметь картину Уайетта! – Он присвистнул и улыбнулся, а
Саша рассмеялась.
– Это свадебный подарок моего отца. – В доме было
много таких предметов – памятные вещицы из семейной жизни, бесценные мелочи,
сделанные детскими руками, антикварная мебель, которую они покупали вместе с
Артуром в первые годы брака, когда специально колесили по Новой Англии, или
потом, когда навещали Татьяну, по дороге заглядывая в магазины и лавки. В
столовой стоял старинный длинный стол, привезенный Сашей из Франции. Лайам
разглядывал обстановку и понимал, что все эти вещи для Саши бесценны. Этим
домом она очень дорожит, и сейчас ему стало понятно, каких усилий потребовало
от нее решение привезти его сюда. Даже больших, чем открыть для него ее
нью-йоркскую квартиру. Намного больших. Этот дом хранил в себе гораздо более
личные воспоминания, и с ним у Саши было связано многое.
