– Прости меня, мама, – вдруг произнесла
она. – Я не знала, что он тебе так дорог. Я не хотела причинить тебе
боль! – Татьяны, похоже, стало доходить, что она натворила.
– Да, он мне очень дорог, но теперь это уже
неважно, – честно призналась Саша и вытерла слезы.
Впервые после той злополучной ночи в Саутгемптоне Татьяне
стало искренне жаль мать. Она, живя весело и насыщенно, и не задумывалась,
насколько одиноко Саше живется. Дочь больше волновали собственные проблемы,
потеря отца, чем одиночество матери и ее неустроенность.
– Я просто думала, что тебе лучше было бы с человеком
вроде папы, – еще тише проговорила Татьяна, жалея обо всем сказанном
прежде. И тут она окончательно поняла, как все обстоит на самом деле, и
разрыдалась. – Нет, не так, – поправилась она. – Я хотела, чтобы
ты вообще ни с кем не была, только с папой!
– Я знаю, – сквозь слезы ответила Саша и обняла
дочь. – Мне тоже его очень не хватает, глупышка. Когда Артур умер, я
думала, что не смогу жить без него. И уж меньше всего я могла предположить, что
полюблю Лайама. Я совершенно не хотела, но это случилось. – Она закрыла
глаза. – Но все это уже неважно. Все кончено. – Слезы градом
покатились по ее лицу.
– Может, он еще вернется? – сказала Татьяна, жалея
мать. Долго же он шла к своему раскаянию!
– Нет! Это невозможно, – тихо сказала Саша, а дочь
продолжала обнимать ее, прижавшись к груди, дело не в тебе, Тати. Если бы он
меня по-настоящему любил, он бы не ушел. Наши отношения так или иначе бы
распались. Они были невозможны с самого начала. И ты была права, – Саша
грустно улыбнулась, – я для него слишком стара. Мне нужен взрослый
человек, зрелый во всех отношениях.
– Папа был взрослый и зрелый, – проговорила
Татьяна с таким же скорбным выражением. Теперь она чувствовала свою вину за
все, что случилось.
– Да. Но таких мужчин мало. – Саше пришел на
память давнишний монолог Марси о том, что попадаются одни придурки и
неудачники. Наверное, она права. Ей и самой встречались такие люди за те два
года, что она вдова. Лайам хотя бы был искренен и честен. И любил ее, несмотря
на всю свою инфантильность и незрелость. Умом Саша понимала, что живут на свете
интересные умные мужчины, но у нее уже не было ни сил, ни желания, чтобы
пускаться на поиски. И доверять никому она была уже не в силах. Ей просто было
очень больно. И никто ей больше был не нужен. Теперь она может оплакивать обоих
своих мужчин – Артура и Лайама.
После примирения Татьяна поцеловала мать на прощанье и
убежала с вожделенным платьем, а Саша сидела и думала о том, что только что
произошло между ней и дочерью. Ведь Татьяна не сделала ничего необычного – она,
как всегда, наскочила на мать из-за Лайама. А Саша дала ей отпор. Это было то,
чего добивался от нее и Лайам, но тогда это было невозможно. Время тогда еще не
пришло, хотя совет был правильный. Саша была у него в долгу и теперь этот долг
отдала. Но когда он требовал от Саши защитить их отношения, она этого не
сделала, сочла, что еще слишком рано. А сейчас, увы, уже поздно. Поздно для нее
и для Лайама. Но она все равно была рада, что высказала все дочери. Татьяне
надо было это услышать. А ей надо было это сказать. Саша наконец отстояла свою
любовь, Лайама в глазах дочери, и пусть это будет ему последний подарок.
Глава 18
За ночь снегопад прекратился, и улицы успели расчистить.
Утро выдалось ясное и морозное. Саша одевалась на вернисаж. Как всегда по таким
случаям, требовалось что-то темное и строгое. Она выбрала маленькое коктейльное
черное платье. Подобрала украшения. Все внимание должно было быть отдано
картинам, а не ей.
Марси сообщила Лайаму, что приехать надо к половине шестого,
чтобы ответить на вопросы, поговорить с критиками. И еще один популярный журнал
хотел сделать фотографии Лайама и его работ. Приглашения были разосланы на
шесть.
Саша оставила Марси организовывать интервью и фотосессию и
удалилась к себе в кабинет, а когда ровно в шесть вышла, чтобы встречать
гостей, критик, корреспонденты, фотографы уже ушли. Лайам стоял взволнованный в
центре зала. Он был в черном костюме с белой сорочкой и темно-красным
галстуком, на ногах – дорогие черные туфли из мягкой кожи со шнурками, волосы
стянуты в хвост. Саша усмехнулась, заметив черные носки. Вид у него был
безукоризненно ухоженный и подтянутый, и она невольно залюбовалась. Однако ни
одна черточка в лице Саши не выдала ее чувств. Саша была приветлива и
бесстрастна, она предвкушала открытие нового художника широкой публике. Она
предвкушала успех.
– Ты сегодня прекрасно выглядишь, Лайам, –
сердечно проговорила она, а он окинул взглядом ее изящную фигурку в маленьком
черном платье.
– Ты тоже. – Он ответил комплиментом на
комплимент. Подошел официант с шампанским, Лайам взял себе бокал и тут же робко
взглянул на Сашу. – Не бойся, я себя буду хорошо вести.
– Я в этом ни минуты не сомневалась, – кротко
отозвалась она.
– Надеюсь, сегодня на лошадях катать не будут? –
сказал Лайам, припомнив злополучную вечеринку в Саутгемптоне, где он безбожно
напился и вел себя непотребным образом.
– Верхом не будут. – У Саши в глазах сверкнули
искорки. – После вернисажа запланировано катание на санях.
Лайам помотал головой в притворном ужасе.
– Лошадей побереги.
Она улыбнулась, но ничего не сказала, а лишь подняла за него
тост:
– За успех твоей первой выставки в галерее «Сювери»!
– Спасибо, Саша. За моего вдохновителя и патрона!
В этот момент начали прибывать первые гости. И началась
обычная в таких случаях круговерть. Толпы людей бродили по галерее,
рассматривали картины, обменивались мнениями, обсуждали свои дела, смеялись,
знакомились, здоровались. Вопросы, цены, любопытствующие и коллекционеры – все
смешалось. Но интерес и восхищение были очевидны. За весь вечер Саше не удалось
и словечком перемолвиться с Лайамом. Она оставила с ним Марси, чтобы та
знакомила его с людьми, поддерживала в нем бодрость духа и – на всякий случай –
присматривала, чтобы Лайам не разошелся.
Никаких инцидентов или сюрпризов не случилось. Единственной
неожиданностью – но не для Саши – было то, что распроданы оказались все картины
за исключением двух. Лайам не мог в это поверить. Когда Саша сообщила ему эту
радостную новость, он остолбенел и уставился на нее непонимающим взором,
готовый заплакать.
– Большой успех, Лайам! Такое редко случается. Только с
большими, по-настоящему талантливыми художниками. А это значит, что твои работы
поняли и оценили по достоинству. Тебе есть чем гордиться! – И добавила: –
Лично я тобой очень горжусь.
Он молча сгреб ее в объятия и тут же испугался. Его
переполняли чувства.
– Ты теперь не просто талантливый и признанный художник
– скоро и богатым станешь. Очень, очень скоро. – Про себя Саша уже решила,
что впредь надо будет назначать цены повыше. – Теперь, думаю, можно будет
в Париже выставку готовить. Там рынок не такой бойкий, но раз в Нью-Йорке ты
прошел на ура, то и там, скорее всего, будет успех, по опыту знаю. До твоего отъезда
еще все обсудим.
