– Эй, земляк, а с винтом берут? – окликнул его кто-то из очереди.
– Берут, только кольцо не забудь сорвать… – переводя дух и рассовывая «чебурашки» по карманам, ответил парень.
Задавать еще какие-то вопросы я посчитал неуместным, хотя и сама ситуация, и милитаристский оттенок здешнего жаргона крайне меня заинтересовали.
Ирина потянула меня за руку, и, огибая все расширяющуюся к хвосту колонну жаждущих, мы отправились дальше.
– Куда мы, Андрей, попали? – недоуменно-испуганно спросила Ирина, миновав такую же, ну, может, чуть-чуть короче, очередь в пивбар «Ладья» на противоположном углу.
– Кабы знала я, кабы ведала… – пришли на ум слова не то старинной песни, не то присловья. – Если верить литературе, такое было только в войну. У Кондратьева в книжке «Отпуск по ранению» весьма похожие водочные очереди описаны. Но на войну не похоже. Посмотрим, что дальше будет… Хотя в любом случае столь агрессивная и массовая тяга к алкоголю представляется странной.
Поток машин по Пушкинской выглядел обычно, и все их марки, за исключением немногих, были мне знакомы.
Черт его знает, может, просто обычные временные трудности и до столицы докатились? Как недавно с мылом в провинции. Завод водочный, скажем, недавно сгорел, или фонды за квартал кончились. А завтра праздник, Седьмое ноября или Новый год… Хотя иллюминация не горит и вид у народа не праздничный…
Но с текущим моментом все равно определиться надо, а поскольку на улице спрашивать не будешь, я решил играть наверняка. Центральный телеграф рядом, там на стене календарь, вот все и выясним.
Однако главное потрясение нам пришлось пережить гораздо раньше. Не доходя до дверей «Арагви», я вдруг поднял голову. И увидел… Над фронтоном Моссовета, словно так ему и положено, трепетал … ТРЕХЦВЕТНЫЙ ЦАРСКИЙ ФЛАГ!!!
И первой моей мыслью при виде того абсурда было… совсем не то, что пришло бы в голову нормальному человеку. А воспоминание о моем юношеском еще, неоконченном, как и многие другие, романе, где так же развевались трехцветные флаги, и по улицам Москвы, по этой вот самой улице Горького, неторопливо двигались вниз от Белорусского вокзала озаряемые вспышками дульного пламени башенных пулеметов угловатые низкие БРДМы …И главный герой, мой «альтер эго», лежал с автоматом в разбитой витрине Елисеевского гастронома, за баррикадой из мешков с сахаром, ящиков с консервами и копченой колбасой, стрелял короткими очередями по перебегающим фигурам в черных кожанках и в отличие от меня сейчас отчетливо понимал, что в стране происходит контрреволюционный переворот по типу будапештского, 1956 года.
Почему, отчего я тогда писал о событиях, которым сам не мог придумать разумного обоснования? Подсознательно не верил в прочность советской власти? Еще до Праги 68-го предвидел закономерность подобных мятежей? Или – просто жаждал сильных ощущений вольнодумный студент, угнетенный монотонностью послехрущевской жизни? Бог его знает, но вот сейчас я видел именно материализованную сценку из своего романа. Только пока (или уже?) без уличных боев. И значит, мог считать себя, пусть и с натяжкой, провидцем…
Впрочем, тут же, сделав волевое усилие, я отбросил никчемные сейчас воспоминания, осмотрелся, увидел, кстати, табличку с надписью «ул. Тверская» и стал размышлять реально. Что же здесь все-таки могло произойти? На самом деле контрреволюция? Реставрация монархии?
Если да – то как, отчего, какими силами? Всего несколько лет назад (я решил, что находимся мы все же в будущем по отношению к восемьдесят четвертому, а не в прошлом, судя по виду автомобилей хотя бы) невозможно было даже в виде интеллектуальной игры спрогнозировать подобное.
Ну вот попробуем прикинуть не торопясь. Реставрация возможна: а) в результате проигранной Союзом войны. Кому? Американцам? Китайцам? Война в принципе возможна, как развитие афганской, скажем, но тогда уж термоядерная, и сейчас мы бы шли по радиоактивной пустыне. И даже в таком варианте – зачем победителям именно монархию у нас вводить? Не Испания, чай.
б) очередной генсек, Черненко или кто там за ним на подходе, окончательно съехал с нарезки и объявил себя царем? Тоже бред, но объясняет по крайней мере отсутствие радиоактивной пустыни и признаков иноземной оккупации.
в) монархия тут всегда была, и мы, значит, просто в другой реальности. Но с семнадцатого года, не ставшего почему-то революционным, линия развития уклонилась бы настолько, что ни милицейской формы, ни водочных наклеек, ни «Жигулей» и «Волг» мы бы здесь не увидели… Да и самое главное – те же учреждения и магазины располагаются в тех же самых зданиях, что и в наше время. Достаточно? Тогда выходит, что если развилка и случилась, то буквально вот-вот, год-два назад. И привели к ней какие-то совершенно непредсказуемые из восемьдесят четвертого года факторы…
За этими рассуждениями, частично мысленными, частично высказанными вслух, мы дошли до телеграфа и окончательно убедились в своих предположениях. Да, будущее, 15 декабря 1991 года. Что подтвердило мою проницательность, но никак не пояснило остального.
Больше всего мне сейчас хотелось свежих газет. Уж из них я бы все узнал сразу, хотя бы и между строк. Но два попавшихся по пути киоска были закрыты, специально искать действующие пока не было смысла. Гораздо и вернее просто побродить по улицам и попытаться что-то понять «путем осмотра места происшествия», выражаясь юридическим языком. Да и интереснее, надо сказать.
Следующий час принес новые доказательства того, что изменившие ход истории события произошли сравнительно недавно.
Одно из них – надпись красной краской на стене: «Смерть КПСС», второе – торчащий, как сломанный зуб, постамент памятника Дзержинскому на одноименной площади. От последней картины стало не по себе – все же к Железному Феликсу я относился с определенным пиететом, считая его одной из наиболее уважаемых фигур в нашей истории.
Были и еще приметы, но уже не столь наглядные.
Итак – считаем доказанным переворот, недавний и, безусловно, антикоммунистический. Да вдобавок и бескровный, пожалуй. Никаких следов уличных боев или чего-то подобного, та же военная форма на офицерах, тот же общий облик прохожих… Но! Меня ведь хорошо учили истмату – необходимо прежде всего выяснить: каковы движущие силы этого переворота, какова в нем роль масс, что за партия еще более нового типа свергла власть предыдущей? Ничего подобного не было в этой стране, когда я ее покинул, и не могло за минувшие семь лет откуда-то беспричинно взяться. Разве что диссиденты? Ну, это несерьезно, по долгу службы я знал о них достаточно…
Повинуясь естественному чувству, я повлек Ирину вправо, по улице Двадцать пятого Октября, или как я, фрондируя, обычно называл ее – Никольской. Где, кстати, тотчас же и увидел вывеску магазина – «На Никольской»… Мне хотелось попасть на Красную площадь.
Напротив ГУМа, справа, возвышалась новенькая деревянная часовня, перед ней прозрачный плексигласовый ящик с кучей денег внутри – «Пожертвования на восстановление храма Казанской Божьей Матери». Это как бы нормально, в логике ситуации. А вот прямо – картина уже абсолютно кафкианская! Мавзолей, надпись «Ленин» где положено, почетный караул в гэбэшной форме и с неизменными «СКС» у ноги – и все это осеняется тем же трехцветным флагом на куполе Верховного Совета. Бред, между нами говоря!
