– Чью засаду?
– Естественно, контрреволюционеров-заговорщиков. Долго ты в обстановку врубаешься, а еще контрразведчик. Заговорщики, узнав, что их планы раскрыты, убивают товарища Железного Феликса. В ответ придется ввести в Москве осадное положение. На место Дзержинского надо поставить Менжинского, пусть это будет общая инициатива членов коллегии. Тебя, Трилиссера, кто там еще в вашей компании, назначить заместителями. С Мессингом как, договоритесь по-хорошему или его тоже ликвидировать?
Начальника Московской ЧК Агранов знал давно и считал умным человеком, но вот удастся ли его привлечь на свою сторону, уверен не был. Выглядел тот правоверным большевиком, чуждым личных интересов и непримиримым к врагам революции. А там – кто его знает…
– Я попробую с ним поговорить. Но ведь не обязательно говорить ему все и сразу? Можно сначала убедить его в подлинности заговора, а уже потом…
– Молодец, правильно мыслишь. Но если начнешь говорить и не сагитируешь… Да, кстати, вот мы и приехали. Я тебя познакомлю сейчас с одним хорошим человеком. Он у вас будет командиром отряда быстрого реагирования. Должны же быть в распоряжении заместителя председателя ВЧК лично ему верные части… Как только враги трудового народа Дзержинского злодейски убьют, ты с нашими стойкими товарищами-интернационалистами под охрану возьмешь и здание на Лубянке, и подходы к Кремлю. Да вы сейчас с товарищем Басмановым все и обсудите, как коллеги-специалисты…
Новиков посигналил, и перед автомобилем начали раскрываться глухие ворота Новодевичьего монастыря.
ГЛАВА 36
Все получилось точно так, как и планировалось. Агранов ознакомил с новиковской разработкой не только Трилиссера, но и начальника контрразведывательного отдела Артузова, и начальника фронтовых особых отделов Петерса, во многом разделявших взгляды заговорщиков на дальнейшие судьбы России и ВЧК. Информация должна исходить из разных источников, в пределах компетенции каждого.
Латыш Петерс, обстоятельный и неторопливый, долго листал документы, особо тщательно вчитывался в те, что были составлены от лица его службы.
– До чего же хитрый человек делал, – сказал он с едва заметным акцентом. – Везде, где требуется, оговорки сделаны, что данные «источника» нуждаются в дополнительных проверках, а кое-где вообще обозначено, что подозревается провокация против надежных товарищей. А в другом месте и совсем из других источников все эти «сомнительные места» находят полное подтверждение. От-чень умно все сделано. Кто же это так постарался, неужели ты, товарищ Агранов? Хотя ты-то как раз и можешь, клиентура у тебя образованная, что закажешь, то и напишут, не так, а? – Он запрокинул голову с длинными, вьющимися черными волосами, придававшими ему сходство с поэтом-декадентом, и не слишком весело рассмеялся. – Может быть, следующий раз они и на меня такое напишут?
– Как себя вести будешь, Яков Христофорович, – без улыбки ответил ему Артузов. – Известно, что заговоры часто проваливались как раз потому, что их руководители слишком мало доверяли друг другу. Всем советую об этом помнить. Не передраться бы нам раньше времени…
– Поэтому я и предлагаю – никому из нас к представительным постам не стремиться. Гораздо лучше управлять событиями, оставаясь в тени, – сказал Агранов. – Случится, не дай бог, конечно, что-нибудь с Феликсом Эдмундовичем, которого все мы глубоко уважаем, давайте все дружно ставить на его пост Вячеслава. Он человек очень способный и… управляемый. Главное для всех нас – полная победа мировой революции. И каждый, кто этому мешает, должен уничтожаться беспощадно, невзирая на прошлые заслуги. Все согласны?
– Разумеется, – кивнул Петерс. – Контрреволюция развивается везде, во всех сферах нашей жизни, она проявляется в самых различных формах, поэтому очевидно, что нет такой области, куда не должна вмешиваться ЧК. А что в каждый данный момент является контрреволюцией, будем определять мы. А вот когда с ней будет покончено окончательно, тогда и подумаем, каковы заслуги каждого и чем они должны быть вознаграждены. По справедливости.
– Говоришь, как по писаному, тезка, – похвалил его Агранов. – Так и нужно будет объяснить в газетах, когда мы устраним всех действительных и потенциальных мятежников. Без последней фразы, конечно…
– Сообщить же Дзержинскому о наличии антисоветского заговора поручим Ягоде. Ему Феликс поверит…
– Только надо добавить, что выступление намечается на день открытия съезда. Тогда им некогда будет перепроверять разведданные. И будем настаивать, чтобы аресты начать немедленно, – сказал Трилиссер.
– Можно даже начать их, не ожидая санкции. За исключением самых важных лиц. И кроме того, я бы хотел добавить в списки еще десяток фамилий. Они там почему-то пропущены, – поддержал его Артузов.
– Такую инициативу мы приветствуем, – снова засмеялся Петерс.
– У кого-нибудь еще есть подобные пожелания?
Расставались, распределив обязанности, в приподнятом настроении. Лишь на прощание Агранов, как бы между прочим, спросил у Петерса, есть ли в его распоряжении абсолютно надежные воинские подразделения, на случай непредвиденных обстоятельств.
– Есть в Алешинских казармах три конвойные роты, которые будут выполнять любые мои приказы. Муралову они не подчинены.
Муралов, командующий Московским военным округом, был фанатичным сторонником Троцкого, и сказать с уверенностью, какова будет в предполагаемых событиях его позиция, было трудно.
– Не беспокойтесь, с Троцким побеседуют другие люди. Твои конвойцы потребуются для другого. У меня тоже есть абсолютно верная рота, подготовленная к боям в городе, – если вдруг контрреволюция выступит раньше времени.
– А у тебя-то откуда, Яков? – удивился Петерс. – Из стукачей и шпиков сформировал?
– Завербовал среди военспецов. Чем я хуже Льва Давидовича? – отшутился Агранов.
Часом спустя взволнованный, даже забывший побриться Ягода перехватил Дзержинского у дверей его кабинета.
– Совершенно неотложное дело, Феликс Эдмундович. Второй час вас караулю. Разрешите войти и доложить.
– Нет у меня времени, Генрих Григорьевич. Скоро совещание в Кремле, а мне еще доклад писать надо. Завтра коллегия, там и доложите. Или к Менжинскому идите.
– Никак невозможно, Феликс Эдмундович. Если вы не выслушаете меня, вынужден буду через вашу голову обратиться к Владимиру Ильичу. Или к Троцкому.
Упоминание о Троцком было точно рассчитанным ходом. Дзержинский дернул головой, зло сжал губы.
– Хорошо, заходите. Даю вам пять минут.
Ягода в отведенное время уложился.
– Вы понимаете, о чем говорите? – медленно спросил Председатель ВЧК, как всегда при сильном раздражении резко побледнев. От волнения польский акцент стал особенно заметен.
– В такой сложный, почти критический момент вы заявляете, что половина руководителей партии и армии – предатели и заговорщики. При сохраняющейся опасности наступления белых и накануне открытия съезда…
