— Саломатин, видишь? — Командир передал ноктовизор своему напарнику. — Запомни азимут. Ползешь за мной. Когда очередная ракета взлетит — замри и наблюдай. Подходим вплотную. Держись от меня на три шага правее. Я беру тех двоих, ты — того, что в машине. Глуши, но не до смерти. Вяжем и волочем сюда. Веревка под рукой?
— На месте. А дотащим троих?
— Дотащим. В крайности — по очереди. Если вдруг чего, тогда кончай своего и отрывайся по способности. Ну, с богом!
Степь здесь была совсем не такая гладкая, как выглядела из окна поезда или даже из седла. Колючие растения, названий которых офицеры не знали, вонзались шипами в ладони, то и дело попадались торчащие из земли острые камни, водомоины и засохшие коровьи лепешки — недалеко, значит, был хутор или село. И полверсты, которые быстрым шагом можно было преодолеть за несколько минут, растянулись словно впятеро. Конечно, можно было идти в рост, их бы вряд ли заметили. Но командир не хотел рисковать зря. Штабс-капитан часто привставал на колени и корректировал направление.
Все реже взлетавшие ракеты, то белые, то зеленые, то красные, озаряли картину затянувшегося позиционного боя дрожащим химическим светом.
Но вот наконец стали слышны голоса людей и резкий запах плохого бензина.
Подпоручик Саломатин коснулся рукой сапога капитана, сообщая, что он здесь, не отстал и не заблудился.
Тот в последний раз приподнялся. Мизансцена слегка изменилась. Теперь только один человек оставался снаружи, а второй, открыв дверцу и присев на место шофера, похоже, говорил в полевой телефон.
Менять диспозицию было поздно, и, вскочив на ноги, капитан взмахом руки послал напарника вперед.
Приготовления к операции оказались куда более долгими и трудоемкими, чем ее исполнение. Вражеские наблюдатели даже ничего не успели сообразить. Первого капитан свалил традиционным ударом ребром ладони по сонной артерии. Второго рванул на себя из машины и подставил колено, об которое тот с хрустом ударился переносицей и сразу обмяк. Третьего Саломатин просто взял сзади руками за горло и немного сдавил.
— Готово, командир? — спросил он, опуская безжизненное тело на подушки заднего сиденья.
— Готово. — И тут вражеская цепь вдруг взорвалась судорожным, беспорядочным огнем.
— Они что, на штурм собрались? — вскрикнул капитан, срывая с плеча автомат.
— Не похоже, — остановил его порыв подпоручик. — Скорее истерика перед отходом… А знаешь что? На хера нам их с собой тащить? Заводим мотор и поедем с шиком. Все равно за стрельбой никто не заметит…
— А ты умеешь? — с сомнением спросил командир. — Я — нет.
— Разберусь. — Подпоручик полез на водительское место и начал что-то нажимать и дергать. Через минуту мотор вдруг взревел, из выхлопной трубы и из-под капота повалил вонючий дым.
— Поехали, ваше благородие. Вали этих краснюков в кучу и сам сверху садись…
— Сейчас. — Капитан умело обмотал запястья и щиколотки пленных длинным капроновым шнуром, грубо, как старый смотритель морга, побросал тела в задний отсек автомобиля.
— Езжай. До холма, как договорились. А я позабавлюсь. Давай мне свои подсумки…
Действительно, уходить, оказавшись в тридцати метрах позади ничего не подозревающей цепи, увлеченной стрельбой по поезду, было бы глупо. Штабс-капитан надвинул на глаза мягкий нарамник ноктовизора и поднял ствол автомата. На его первую очередь тут же отозвались выстрелы и гранатные разрывы с правого фланга.
А посередине поезда вдруг расцвел оранжевый пульсирующий цветок. Так воспринималось через фотоумножитель дульное пламя автоматического гранатомета. Раздался гулкий рокот, и вдоль переднего края неприятеля один за одним с немыслимой скоростью стали вырастать огненно-дымные факелы. Раздражающе яркий свет залил все поле зрения, и капитан, чтобы не ослепнуть надолго, уткнул объектив прибора в сухую траву. И уже не видел, как первый частокол разрывов пришелся точно по брустверу, второй — на десять метров дальше, как раз по дну ложбинок и окопов, где укрывались от огневого налета бандиты.
Поручик Юрченко вновь продемонстрировал свой талант.
Через пару минут все было кончено. Штабс-капитан выбросил шестой расстрелянный магазин. Живых перед собой он больше не видел. И там, где работали Кондрашов с Иловайским, тоже утихла стрельба. Он встал во весь рост и поднес к губам командирский свисток.
— Веселое дело, — путаясь ботинками в бурьяне, появился из лощинки прапорщик Иловайский. — Намолотили мы их несчетно. Полные придурки! Серега гранату — я очередь по вспышке. Потом наоборот. Как на рыбалке с острогой и факелами…
Договорить прапорщик не успел. Со стороны поезда небо озарила гигантская вспышка, и тяжелый грохот заставил офицеров рефлекторно упасть на землю…
…Сам едва переставляя непослушные от контузии ноги и ведя под руку дважды раненного подпоручика, Шульгин добрался до паровоза.
Только пулеметчики оставались еще на всякий случай у своей турели, все прочие толпились у насыпи. Сашка как-то равнодушно — слишком гудела голова от удара взрывной волны — отметил, что потери в отряде сравнительно невелики. Правда, почти на каждом офицере белели повязки. И Лариса тут же, с карабином в руке.
Различив в бледном предутреннем свете перемазанного грязью и кровью Шульгина, она бросилась ему на шею, не стесняясь окружающих. Взрыв в конце поезда был такой, что увидеть Сашку живым она уже не надеялась.
— Все в порядке, я целый, это только царапины и ссадины, — успокоил он девушку, осторожно отстраняясь. Поискал глазами командира отделения. Капитан с неаккуратно перебинтованной головой помогал вытаскивать из-под вагонов тела убитых. Этим не повезло: ни толстые колесные диски, ни бронежилеты не спасли их от шальных пуль. Заметив начальника, он подошел, сбивчиво отрапортовал, что нападение отбито, неприятель в большинстве уничтожен. Кому-то, возможно, удалось бежать, это уточняется. Наши потери — двое убитых. Еще убит кочегар, помощник машиниста ранен в голову, неизвестно, выживет ли. Хорошо, машинист цел… Доедем…
— Добавьте еще поручиков Слесарева и Нелидова. Нелидов нас всех и спас. На моих глазах. От него не осталось ничего… Слышали, как рвануло? Пудов десять динамита, не меньше…
Капитан кивнул. Продолжил доклад:
— Наша разведгруппа, как и намечалось, обошла неприятеля с тыла. Четверо взяты живьем… Остальные… Потом посчитаем.
— Приведите. Хочу посмотреть.
Два рейнджера в грязных, висящих клочьями камуфляжах грубыми тычками откидных автоматных прикладов подогнали со стороны паровоза пленных.
Один из них, как сразу понял Шульгин, интереса не представлял. Типичный махновец или григорьевец, в свитке, перетянутой ремнями, грубых сапогах и курпейной папахе. Морда небритая и похмельная. Зато остальные как раз такие, как он и ожидал. И одеты хоть разномастно, но аккуратно, и лица достаточно цивилизованные. С этими можно побеседовать.
