— Точно, как в Питере в семнадцатом…
— Х…. городите. В Москве в ноябре семнадцатого все войска против нас были, и юнкера тоже, а за неделю разделались…
— То семнадцатый, а то сейчас, ты одно с другим не равняй. Теперь ни вождей, ни лозунгов…
— Красные курсанты если по Кремлю ударят, за час все решится.
— Они ударят, только вот по ком, в чем и вопрос.
— Брешут все, никогда армия против Троцкого не пойдет, и станут нас с вами завтра на фонарях вешать…
— Не болтай, чего не знаешь, армия не за Троцким, а за Фрунзе пойдет, а он за нас…
— Ты как хочешь, Михалыч, а я бы сейчас винтовку в кусты, и тишком-тишком домой. Хлопнут нас или те, или другие, а кто мальцов наших кормить будет?..
Обрывки этих и подобных им разговоров я слышал, перемещаясь по двору и стараясь не привлекать к себе внимания.
Пахло вокруг густо, так, что горло перехватывало. В замкнутом квадрате стен и каких-то амбаров неподвижно висела парфюмерная композиция из дыма сырых дров, махорки, дегтя и колесной мази, которыми здесь смазывают сапоги, несвежих портянок, развешанных перед кострами на палочках для просушки, переполненная отхожим местом и просто мочой, обильно стоящей лужами вдоль стен…
Людмила держалась за моим правым плечом как привязанная.
— Что-то непохоже это на лагерь победоносной армии, — тихо сказал я ей. — Или надо немедленно их вести в бой, или к утру половина разбежится. По опыту знаю — волонтерам для начала всегда нужна хоть маленькая победа, а главное — постоянная и настойчивая агитация, иначе они задумываться начинают…
— Будто я не понимаю. Сейчас Станислав вернется, посмотрим…
— Не мое, конечно, дело, но, может, его лучше вправду Сиднеем называть? Вроде как поддержку Запада символизировать…
— Да какая разница? Сейчас не слова и не имена решают, а пушки. И ты бы лучше не выведывал, кто да что. Я же не добиваюсь, как тебя правильно звать. Игорь так Игорь…
— А мне вот Ванда больше, чем Людмила, нравится…
Она как-то странно хмыкнула.
— Ну, если и это знаешь… Может, и сам признаешься, кто же ты есть? Вдруг до утра не доживем, хоть знать буду, с кем судьба свела…
— Доживем, куда мы денемся? Я вообще, по примеру того мужика, считаю, что пора винтовку — в кусты, и искать место, где отсидеться и сообразить, что дальше делать. А если тебе так интересно, могу сказать — имя у меня настоящее, национальность — русский, хотя какие-то отдаленные поляки в роду тоже были, а по натуре такой же авантюрист, как все вы тут. Ты, может быть, себя новой Мариной Мнишек вообразила?
В углу двора, рядом с крыльцом черного хода, между двумя кустами пышной, наверное, по весне сирени, а сейчас голыми, мокрыми и жалкими, оказалась почему-то незанятая скамейка на чугунных лапах. На нее мы и присели.
— Ты говорил, у тебя коньяк есть? Дай, — попросила женщина.
Я протянул ей плоскую серебряную фляжку, подаренную Шульгиным. Пока еще полную до пробки. За всю ночь не довелось причаститься.
Отпили. Я глоток, она гораздо больше.
— Какая из меня Мнишек? Я за идею воюю. Лет десять уже. Войны начинаются и кончаются, люди приходят и уходят, а я воюю и воюю. Втянулась…
— Что же за идея такая? — искренне удивился я.
— Великопольша от моря и до моря. Начинали — Польши вообще не было, кусок немецкий, кусок австрийский, кусок русский. Потом независимая Речь Посполита возникла, через двести лет, как Феникс. А все равно неполная. Опять кусок под Литвой, кусок под немцами, почти треть у красных с белыми…
— А сколько же тебе нужно?
— Вся! С Вильно, с Гданьском, с Карпатами…
— С Одессой, и Киевом, и Крымом, — добавил я. — А зачем?
Что удивительно, в голосе ее не было национального фанатизма, скорее грусть и усталость.
— А зачем вам, русским, и то, и другое, и третье, и Сибирь, и Камчатка?
— Мне — незачем. Я бы обошелся.
— Ты — может быть. А вы все — завоевываете, завоевываете и остановиться не можете. Теперь еще Интернационал придумали, чтобы дальше завоевывать…
Я подумал, что этот мир испытывает такие же проблемы, как наш. Если мы избежали крупных мировых и региональных конфликтов между «приличными» державами, так в полном объеме получили бесконечную череду локальных войн как раз на этноплеменном уровне. Рано или поздно почти каждое этническое образование воображало, что без собственной территории, армии, парламента и прочих глупостей — жизнь не в жизнь. И начиналось. Причем в итоге они теряли до половины населения и те жалкие блага цивилизации, которые имели до этого, а кое-как выбравшись из кровавой каши, начинали зализывать раны и в равной степени проклинать своих вождей и более сильных соседей.
— Русские, кстати, хотя я к этим русским (что совершеннейшая правда) и не слишком принадлежу, никогда ничего не завоевывали. В общепринятом смысле. Они, по возможности, убегали от своей центральной власти в подходящем направлении, а она за ними гналась. Вот и добежали до всех наличных океанов, кроме Атлантического, пожалуй… И никого по дороге особенно и не трогали, в отличие от вас, так сказать, европейцев… — Я постарался вложить в голос возможную степень иронии, потому что знал дальнейшую судьбу Польши, хотя бы и в моем мире.
Она не успела мне возразить или, наоборот, согласиться. По лестнице сбежал Станислав в сопровождении еще двоих человек, выглядевших куда более воинственно, чем толпящиеся во дворе инсургенты.
— Все, сейчас начинаем двигаться, — сообщил он нам.
А те люди стали командовать с выраженным прибалтийским акцентом, строить бойцов в колонну, оглашать боевой приказ.
— Это еще кто? — поинтересовался я.
— Те, кто нужно. Представители Латышской дивизии. Они только что привели целый укомплектованный полк. Через час подойдут остальные два. Вот тогда и ударим. Возможно, перелом наступает. Утром все станет ясно. Должны восстать Алешинские казармы, а в них стоит почти две дивизии, набранные из крестьян с Тамбовщины и Ярославщины. Они-то не забыли и не простили Троцкому и Тухачевскому 1918 и 1920 годы…
Можно представить, что здесь начнется, если и в самом деле на улицы выйдет несколько дивизий с той и другой стороны и разгорятся ожесточенные уличные бои…
Однако меня больше интересовало ближайшее будущее.
— Сейчас мы прогуляемся не слишком далеко. Этих, — он пренебрежительно махнул рукой за плечо, — отправим на передовые позиции, а с надежными латышами нанесем дружеский визит кое-кому…
…Во главе двух хорошо вооруженных рот полного штатного состава мы двигались в сторону Поварской улицы. Успокоившийся и даже повеселевший Станислав рассказывал нечто, вроде бы совершенно не относящееся к происходящему. Впрямую не относящееся, а косвенно, конечно, да.
