Следующие недели пролетели незаметно, пока не наступили
рождественские каникулы. После Рождества Питер собирался поехать кататься на
лыжах вместе с друзьями, а Габби вместе с родителями уезжала в Пуэрто-Вальярта,
в Мехико. Питер спросил, не хочет ли Пакстон поехать с ним, но она ответила,
что невежливо уезжать из дома слишком рано. Тогда он понял, что для нее это
сложно.
Он отвез ее в аэропорт двадцать первого числа. Они стояли
около ворот и вели легкий разговор о Рождестве, как вдруг он посмотрел сверху —
так, что сердце ее остановилось, о чем-то заговорил и стал очень похож на отца.
— Так дальше не пойдет, — начал он. Было только
Рождество, а он уже говорил, что их роман кончился.
— Что?… Я… я… извини… — Она не могла взглянуть на него,
так ей было больно; она сопротивлялась, чувствуя, как его пальцы пытаются
приподнять ее голову за подбородок; глаза были полны слез, и именно он, Питер,
был их причиной.
— Ты не поняла, Пакс, что ты! — Его глаза тоже
заблестели, но она только безнадежно повела головой и наконец посмотрела на
него. — Я не хочу продолжать эту игру, изображая, что мы только хорошие
друзья, и не больше. Я люблю тебя, Пакс. Я никогда не любил так, как люблю
тебя. Я хочу жениться на тебе когда-нибудь. Только скажи когда. Завтра, на
следующей неделе, через десять лет. Ты можешь вступить в Корпус мира,
отправиться в Африку, на Луну, куда хочешь. Я буду ждать. Я люблю тебя. —
Его голос дрожал, губы тоже подрагивали; он сжал ее в объятиях так сильно, что
у нее перехватило дыхание, и, когда она поцеловала его, он понял, что это
ответ.
Она не могла играть с ним, она видела, как сильно он любит
ее.
— Питер, что же нам делать? — Она улыбалась сквозь
слезы, и он тоже улыбнулся ей в ответ. Держа Пакстон в объятиях, чувствуя ее и
целуя, он знал теперь главное: она любит его. — Мне осталось учиться еще
три с половиной года, я Должна закончить университет, — добавила она.
— Мы подождем. Не велико испытание. Мы можем объявить о
помолвке. Мне нужно только знать, что ты любишь меня. — Он внимательно
посмотрел на нее, и она кивнула.
— Я люблю тебя… я люблю тебя так сильно… — прошептала
Пакстон. Он обнял ее и поцеловал еще нежнее.
— Так жалко, что я не буду с тобой на Рождество, —
шепнул он. — Хочешь, я приеду к тебе в Саванну?
Она хотела, но боялась. Если мать узнает, что в восемнадцать
лет она всерьез влюблена, да еще в молодого человека из Калифорнии, она будет в
ярости.
— Нет, не так скоро. Они могут не понять.
— Тогда возвращайся скорее.
В последний раз объявили ее рейс — почти все уже были па
борту.
— Я что-нибудь придумаю. Я позвоню тебе из дома…
«Дом», где был ее дом теперь? «Я люблю тебя». А что, если он
забудет ее за каникулы? Найдет другую? Если встретит кого-то, когда будет
кататься на лыжах? Все эти мысли отразились у нее на лице, когда она отходила
от него, и он засмеялся.
— Перестань. Я люблю тебя. Запомни это. Однажды ты
станешь Пакстон Вильсон.
Он поцеловал ее в последний раз, и она побежала на самолет,
успев помахать рукой и крикнуть, что любит его тоже.
Глава 5
Странным получилось ее появление в Саванне в тот вечер.
Было уже темно и очень холодно. Самолет задержался в пути,
да еще разница во времени — дома она оказалась только около полуночи. Брат
пришел поприветствовать ее, мать была нездорова, поэтому легла спать пораньше.
Одна Квинни дожидалась ее на кухне с горячим шоколадом и свежим, только что из
духовки, овсяным печеньем, которое так любила Пакстон. Они обнялись без слов.
Прижимаясь к няне, Пакстон хотелось поделиться с ней своим счастьем. В самолете
она думала о Питере, теперь ей надо было кому-нибудь рассказать о нем. Однако
Джордж не собирался уходить, считая себя обязанным посидеть с нею, пока она
пьет шоколад, чтобы рассказать новости о знакомых. Он сообщил, что мать
получила награду от Общества дочерей Гражданской войны. Пакстон попыталась
изобразить заинтересованность, но вместо этого посмотрела на Квинни и
улыбнулась, ее глаза светились радостью только от встречи с няней.
Наконец Джордж ушел домой и Пакстон отправилась наверх
спать. Она легла в постель, вспоминала Питера и пыталась ощутить радость от
того, что она дома. Но ей было неуютно:
Пакетом думала о Питере, оставшемся в Калифорнии; ей никак
не удавалось заснуть — она чувствовала себя одинокой без ночной болтовни Габби.
Но утром было еще хуже: за завтраком с матерью ее
одиночество обозначилось с необыкновенной остротой. Пакстон поздравила ее с
наградой, и после кратких слов благодарности мать погрузилась в молчание — как
всегда, когда они оставались вдвоем. Им не о чем было говорить друг с другом
после долгой разлуки. Пакстон попыталась рассказать о своих занятиях, но мать,
не интересовалась ими, как и тем, с кем дочь живет в кампусе и каково ей там.
Не могло быть и речи о том, чтобы поведать ей о Питере. В конце завтрака мать
раскрыла рот: у Джорджа появилась «новая подруга», предупредила она. Джордж
приведет ее вечером на обед. Сам Джордж не сказал про подругу ни слова, когда
вчера встречал Пакстон, и она снова ощутила огромную разницу между ее семьей и
семьей Вильсонов. Она могла только мечтать, насколько было бы все
по-другому, — если бы мать уделяла им больше внимания и теплоты.
Только днем ей удалось наконец застать Квинни одну на уютной
кухне и рассказать ей о Габби, о Питере и всей семье Вильсонов.
— Ты не сделала ничего такого, о чем сожалеешь,
детка? — с опаской спросила няня, но Пакстон покачала головой. У нее
мелькнула мысль, что пока они вели себя очень ответственно, но рано или поздно
«это» произойдет. И она честно ответила, что, конечно, нет. Были вещи, которые
она предпочитала не обсуждать даже с Квинни.
— Квинни, он такой замечательный. Он понравится
тебе. — И снова заговорила о Питере. Старая женщина смотрела и радовалась
за девочку. У Пакстон блестели глаза, когда она упоминала имя молодого
человека, в которого влюбилась в Калифорнии.
— Тебе понравилось там? Ты счастлива?
— Да, конечно, да. Там замечательно. — Она
рассказала няне о предметах, которые изучает, о людях, которых встретила, о
местах, в которых побывала, и Квинни увидела все это очень явственно из ее
описаний. А потом Пакстон заговорщицким шепотом спросила Квинни о новой подруге
Джорджа.
— Ты все увидишь, — засмеялась старая
женщина. — Я думаю, что эта задержится надолго. — Пакстон, однако,
заметила, что в словах Квинни не особенно много симпатии.
— Почему ты так думаешь? — Квинни заинтриговала
ее, хотя только смеялась в ответ на все вопросы.
Но два часа спустя Пакстон смогла увидеть все сама и поняла,
почему няня не стала распространяться о новой подруге Джорджа. Аллисон была
копией их матери: такая же прическа, такое же чопорное выражение лица, те же
южные манеры, только гораздо более сдержанные. Все в ней было так натянуто, что
того и гляди, лопнет. Как ни странно, Джорджу было легко с ней. Он привык к
такому типу женщин, хотя в молодости все же предпочитал более свободных и
раскованных девушек. Пакстон наблюдала за ней весь вечер, губы Аллисон были так
крепко сжаты, что она еле говорила; правда, ома и не стремилась выражать свое
мнение.
