— Благодарю вас, — с радостью откликнулась она,
тронутая участием журналистов: Нигель отнесся к ней снисходительно, Ральф
предложил интересную работу и руку помощи, а Жан-Пьер настроен очень
дружелюбно. Она заметила у него на руке обручальное кольцо и решила, что его
приглашение носит скорее платонический характер, нежели сексуальный. Она была
права. Они пришли на «Террас», и он рассказал ей про свою жену, известную
модель в Париже.
— Я встретил ее на одном из показов мод десять лет
назад.
Потом увлекся фотожурналистикой, и она решила, что я спятил.
Мы встречаемся раз в месяц в Гонконге, мне кажется это нормальным.
Мне невмоготу без работы. На сколько вы приехали сюда? — с интересом
спросил он.
— На шесть месяцев, — храбро ответила она, что
прозвучало очень бодро, он улыбнулся.
— У вас есть здесь приятель? Он в армии?
Она покачала головой. Некоторые женщины так и делали. Он
знал многих санитарок, нанимавшихся на работу сюда, потому что их парней
посылали; в Сайгон. — Раньше или позже они начинали жалеть об этом. Это
место разрывало душу, любимых ранили или убивали, отправляли обратно в Штаты,
девушки оставались здесь с разбитым сердцем, заботясь о покалеченных детях.
Некоторые чувствовали, что не могут просто так уехать, другие уезжали, но никто
не возвращался домой без пережитой трагедии в душе.
Пакстон огляделась. Они сидели за столиком на террасе отеля
«Континенталь-палас», повсюду полно калек, перемещавшихся от столика к столику
быстро, как насекомые. Сначала она не поняла, что происходит, подумала, они
что-то ищут, затем один из них посмотрел на нее — у него не было половины лица,
глаз вытек, не было рук, он остановился около нее и стал скулить, чего она
просто не выносила. Жан-Пьер отогнал его прочь.
Пакстон была смущена и подавлена видом совсем маленьких
мальчиков — чистильщиков обуви, проституток, торговцев наркотиками, калек и
нищих, окружающих кафе, пахло цветами, бензином, разносились голоса, гудки
автомашин и звонки велосипедов.
Все это было похоже на ярмарочную карусель.
— Извините. — Она почувствовала неловкость за
слабость при столкновении с безлицым попрошайкой.
— Вам придется свыкнуться с этим. И еще со многим. В
Сайгоне с первого взгляда спокойно, но то вдруг взорвется какая-то шальная
бомба, то заминируют бар и там ранят твоего приятеля, или встретишь истекающих
кровью детей на улице, зовущих маму, которая лежит рядом, убитая при бомбардировке.
Спрятаться от этого некуда, на севере еще хуже, гораздо
хуже.
Вот там настоящая бойня. — Он внимательно изучал ее,
потягивая из бокала «Перно», она была чертовски привлекательна, хотя по
возрасту вполне могла быть его дочерью. — Вы уверены, что вам нужно быть
именно здесь?
— Да, — без колебаний ответила Пакстон, хотя
минуту назад была готова расплакаться при виде ужасного нищего и безногих
детей. Она здесь всего несколько часов, если точнее — пятнадцать.
— Почему? — Он не понимал причины, которая могла заставить
ее быть столь безрассудной.
Пакстон решила быть с ним откровенной, как с теми парнями в
самолете.
— Человек, которого я любила, погиб здесь. Я хотела
увидеть это место, хочу понять, почему он умер, мне нужно было приехать сюда и
рассказать правду о войне в моей газете.
— Вы слишком молоды и романтичны. Никому ничего не
нужно, никого не волнует, почему вы плачете в темноте. Вы хотите посылать
сообщения отсюда… но кому? Вашему другу они уже не понадобятся. Другим?
Некоторые из прибывших сюда останутся в живых, остальные погибнут. Вы ничего не
сможете изменить. — Безнадежность была в его словах, но Пакстон не верила
в безысходность.
— Тогда почему вы здесь, Жан-Пьер? — Пакстон
посмотрела ему прямо в глаза, а он задал про себя вопрос, будет ли она спать с
ним. Он видел, что Нигель имеет на нее виды. У Ральфа есть Франс и ребенок… У
него, конечно, тоже есть жена в Париже, но она так далеко, а эта девушка так
свежа, так чиста, со светлыми идеалами и в то же время уверенная в себе и
сильная. Он улыбнулся своим мыслям, а Пакстон задумалась, почему он смеется в
ответ на ее вопрос.
— Может, ты думаешь, я что-то вроде Джоанны из Арка,
так вы ее называете? Мы называем Жанна д'Арк, она была такой же идеалисткой,
как и вы. На ее знамени была правда, сила меча во имя Бога и свободы.
— Привлекательный девиз, — улыбнулась
Пакстон. — Но вы не ответили на мой вопрос. — В конце концов она
журналистка и должна уметь находить ответы на интересующие вопросы.
— Почему я здесь? Сам не знаю. — Он пожал плечами
и сделал мину, как истинный француз. — Мне хотелось посмотреть, что здесь
творится, я приехал сюда от «Фигаро», потом остался, потому что увлекся. Мне
хотелось увидеть все не снаружи, изнутри… Это проклятое место, но я люблю моих
друзей и люблю опасность, Пакстон, — улыбнувшись, признался он, — как
все мужчины. Не позволяй мужчинам лгать. Все мы любим играть с оружием, иметь
врагов, защищать свой пригорок, свой дом, свою гору или свою страну. Нам
нравится быть сильными, это придает нашей жизни смысл… До тех пор пока нас не убьют. —
В его словах была доля истины, она инстинктивно чувствовала это.
— И эта игра стоит того, чтобы за нее умереть?
— Я не знаю. — С грустью он взглянул на
нее. — Спроси тех, кто погиб… что они тебе скажут?
— Я думаю, они бы сказали, что не стоит, — философски
произнесла Пакстон, но Жан-Пьер не согласился с нею.
— Это ответ женщины. Может быть, для них игра и стоила
свеч. — Ему нравились споры, философствование, обмен мнениями, а ей
нравился он. — Конечно, для женщин смерть никогда не может быть оправдана.
Мужчина, который погиб, — не просто человек, он чей-то сын, любимый, муж.
Для женщины в войне не может быть победителей, они не понимают нашего
воодушевления. На лицах женщин, которых я фотографировал, были только страдание
и боль по погибшим детям и мужчинам. Они не боятся умереть сами. Я даже думаю,
что они гораздо отважнее мужчин, но они не могут перенести потерю
ближнего. — Его голос стал мягче. — А вы? Кем был тот, которого вы
потеряли, — любовником или другом?
— И тем и другим, — ответила она, чувствуя себя
спокойнее, чем когда-либо за последнее время. — Мы хотели пожениться. Мы
были вместе четыре года… я собиралась стать его женой. — Она отвернулась,
не в силах говорить. — Я собиралась… но не стала. — Ее голос стал еле
слышным, Жан-Пьер дотронулся до ее руки.
— Если не стали, значит, было не суждено. Моя первая
жена погибла в авиакатастрофе. На самолет, в котором мы должны были лететь
вместе, я опоздал, а она улетела. Это произошло в Испании. И я ощущаю свою вину
до сих пор. Она очень хотела детей, а я нет. После я думал, что, если бы я
позволил ей родить ребенка, у меня бы осталась часть ее. Но знаете, — он
задумался, — наверное, этому не суждено было произойти.
