Пакетом вообще не нравились девушки, с которыми он общался.
Все они были очень милы, но глупы и недалеки. За красивой оболочкой не было
содержания, и любые попытки завести с ними серьезный разговор были
бессмысленны. Последней, которую он привел на обед, устроенный матерью, было
двадцать два года, и она прощебетала весь вечер. Она разъяснила всем, почему не
пошла в колледж — у нее был ужасный аттестат и ей больше нравилось работать в
Юниор-лиге. Она собиралась участвовать в показе мод, который должен состояться
на следующей неделе, чего она с нетерпением ждет, — и об этом говорила
целый вечер. Пакстон была готова задушить девушку, так раздражала ее эта
болтливость и пустота, она не представляла, как Джордж выносит это. Девушка еще
что-то рассказывала, выходя вместе с Джорджем из дома и садясь в машину, чтобы
съездить куда-нибудь выпить по коктейлю. С тех пор Пакстон пребывала в
уверенности, что будет ненавидеть ту, на которой Джордж женится. Она была
уверена, !Что брат выберет в жены типичную южанку: слащавую, недалекую, но
хорошо воспитанную особу. Пакстон тоже была южанкой, но только по месту
рождения, и отнюдь не походила на идеал, который искал брат и который воплощала
их мать. Большинство девушек здесь хотели бы играть в семье роль красавицы
жены, что извиняло бы отсутствие знаний или просто глупость. Пакстон терпеть не
могла подобных девиц, но брат не разделял ее мнения.
Пакстон так и не уснула ночью, ее мучило желание
сопереживать происходящему. В три часа ночи она встала, включила телевизор и
уселась в кресло. Она видела, как в 4.34 переносили гроб в Белый дом и миссис
Кеннеди шла рядом с ним.
Следующие три дня Пакстон не отходила от телевизора. В
субботу члены семьи и государственные деятели прощались с человеком, которого
знали, любили, с кем вместе работали. В воскресенье гроб на лафете, запряженном
лошадьми, перевезли в Капитолий.
Жаклин Кеннеди и ее дочь Каролина стояли на коленях перед
гробом, маленькая девочка гладила американский флаг, которым он был
задрапирован. На лицах читалось отчаяние. Потом Пакстон увидела, как Джек Руби
застрелил Ли Освальда, когда того переводили в другую тюрьму, — на первый
взгляд это была ошибка или недоразумение.
В понедельник весь день показывали похороны, и она
непрерывно плакала от звуков траурного барабанного боя. Горе было бесконечным,
боль не проходила, печаль казалась бездонной, даже мать выглядела потрясенной
вечером в понедельник — за обедом они с Пакстон едва перемолвились словом.
Квинни все время подносила платок к глазам, и Пакстон зашла к ней вечером
поговорить. Она села в кресло и сначала совершенно бессмысленно наблюдала за
Квинни. Потом спохватилась, помогла няне вытереть посуду и поставить ее на
место. Мать пошла наверх звонить друзьям. И как всегда, ей нечего было сказать
дочери, кроме как посоветовать успокоиться. Они были слишком далеки друг от
друга.
— Я не знаю почему, но у меня такое чувство, как после
смерти папы… будто я жду, что все станет по-прежнему. Что он может прийти домой
в любую минуту и сказать, что все это не правда и он жив. Или Уолтер Кронкайт
выйдет в эфир со своими новостями и скажет, что это была ошибка. На самом деле
президент провел выходные на Пальмовом побережье с Жаклин и детьми, что они
сожалеют, что расстроили нас… Но так не будет. Все продолжается, все
по-настоящему. Это судьба…
Квинни покачала седой головой: ей было знакомо чувство, о
котором рассказывала Пакстон.
— Я знаю, детка. Всегда так, когда кто-нибудь умрет. Ты
сидишь и ждешь, чтобы кто-то сказал, что ничего не случилось.
У меня это было, когда я теряла своих малышей. Нужно много
времени, чтобы справиться с горем.
Странным был День Благодарения в этом году. Трудно быть
благодарным сумасшедшему, злому миру, который убивает людей задолго до
отпущенного им срока. Нет, не до праздника… А каково сейчас семье Кеннеди? Для
них, наверное, эти дни похуже, чем самые страшные ночные кошмары. Жаклин
Кеннеди сама организовала и продумала похороны до мелочей, вплоть до листков,
отпечатанных в канцелярии Белого дома. На них она собственноручно написала
слова: «Господи, прими душу раба Твоего Джона Фицджералда Кеннеди», — и
поместила отрывки из его инаугурационной речи. «Это был конец эры… конец
времени, которое ушло и стало бесплотным прошлым… Факел перешел в руки нового
поколения, которое подхватит его…» Но что теперь делать с этим факелом?
Квинни выключила свет на кухне и поцеловала Пакстон на ночь.
Они остановились на минуту в темноте: старая и молодая, черная и белая; общая
потеря объединяет людей, затем Квинни пошла в свою комнату, а Пакстон наверх в
свою, чтобы в одиночестве подумать о том, что ждет их впереди. Девочка
чувствовала себя в долгу перед убитым президентом, так же как она была в долгу
перед отцом. Она должна что-то сделать ради них… что-то важное в своей жизни,
достойное их памяти. Но что?
Она лежала и думала о принципах, которых они придерживались
в жизни, во что верили. Одного она любила и очень хорошо знала, о мыслях
другого могла только догадываться. Вдруг ее осенило. Она очень хотела начать
самостоятельную жизнь и поступить в Гарвард, в котором они оба учились. Пакстон
лежала с закрытыми глазами и обещала им сделать все, что в ее силах, чтобы они
могли гордиться ею. Это будет оправданием перед ними, обещанием, которое она
непременно выполнит. Она будет ждать весну и молиться о поступлении в Рэдклифф.
Глава 2
Последний конверт с ответом пришел в середине апреля.
Извещение о приеме Пакстон в «Сладкий шиповник» было
получено еще в марте. Вассар, Веллесли и Смит сообщили о своем согласии в
начале апреля, но эти школы не интересовали Пакстон. Она аккуратно складывала
извещения в стол и продолжала ждать того ответа, ради которого все было
затеяно, — ответа из журналистской школы Рэдклифф. Колледжи в Калифорнии
были для нее запасными вариантами. Она молилась о положительном ответе и в
глубине души не могла поверить, что ей могут отказать. В конце концов, у нее
были хорошие оценки. Не отличные, но очень хорошие. Единственно ее беспокоили
неважные успехи в спорте и то, что она не имела никакого хобби помимо учебы.
Она любила писать стихи и короткие рассказы, увлекалась
фотографией, ходила в детстве на балет, поступила в драматический кружок в
прошлом году, но затем решила, что это мешает учебе.
Она не раз слышала, что в Гарварде ценят многосторонне
развитых молодых людей и уделяют много внимания внефакультетским интересам
студентов.
Матери было очень приятно, что раньше других пришло
приглашение в «Сладкий шиповник», но у нее и без того хватало забот, поэтому
Пакстон могла спокойно дожидаться ответа остальных. Мать рассказывала подругам,
что Пакстон получила приглашения из других школ: это очень льстило ее
самолюбию, но практически не значило ничего. Школа могла быть как в Калифорнии,
так и на другой планете — дочь должна обязательно остаться на Юге. Она
уговаривала Пакстон сделать «разумный» поступок и ответить в «Сладкий шиповник»
до того, как придут извещения из других школ.
