Они заказали гамбургеры и жареную картошку, Пакстон пила
колу, а Билл предпочел пиво, оба они наблюдали, как люди танцуют, и слушали
музыку. После «Битлз» поставили «I Can't Get No Satisfaction», любимую всеми
песенку, а потом «Proud Man», которая Пакстон нравилась еще со времен Беркли.
— Так когда вы закончили университет? — задал он
светский вопрос, покуда они слушали музыку и болтали. Здесь Квинн выглядел
моложе, словно напряжение отпустило и он мог расслабиться. Пакстон даже не чувствовала
сейчас этот его электрический заряд. Она рассмеялась в ответ на его вопрос.
— Я и не заканчивала, — печально призналась
она, — мне следовало защитить диплом в июне, а я все бросила.
— Это же чудесно, — рассмеялся он, — так
соответствует духу поколения. — Он явно поддразнивал Пакс, ему это не
казалось столь уж важным, и Пакстон, сидя с ним рядом, тоже перестала
воспринимать свое исключение как драму. Какая разница, будет у нее ученая
степень или нет?
— Все это вроде как обрушилось на меня весной, и я… не
знаю, как сказать… я почувствовала разочарование.
— А как теперь? — Квинн поглядел ей прямо в глаза.
Ему и впрямь все равно, чем она занималась в колледже. Пакс привлекала его
по-взрослому. Она попала во взрослый мир подлинной жизни, реальной ответственности,
здесь смерть настигала внезапно и тех, кто учился в университете, и тех, кто
ничего не заканчивал.
— Теперь это уже не важно.
— Вот что делает с человеком Вьетнам, — загадочно
произнес капитан, отхлебывая пиво, а Пакстон старалась не замечать, как он
красив. В конце концов, он ведь женат. — Все то, что казалось самым
важным, утрачивает значение, и дом, и автомобиль, и все чертовы мелочи, на
которые уходило столько сил.
А вещи, которые вроде как сами собой разумелись, оказываются
гораздо сложнее… здесь начинаешь думать о людях… ради них и пытаешься остаться
в живых. — Он ни на миг не отводил глаз от девушки. — Дом уже так
далеко, а ведь предполагается, что мы сражаемся именно за свой домашний очаг.
— Вы тоже сражаетесь за свой дом? — тихо спросила
она.
— Теперь я уже не уверен в этом. Если вам так уж
хочется знать правду, я вообще не знаю, за что мы тут бьемся. Я уже четвертый
срок отбываю во Вьетнаме и, честное слово, понятия не имею, зачем я это делаю.
Болтают, будто мы должны завоевать умы и сердца здешнего народа, но это все
вздор, Пакс. Ни фига мы не завоюем. Они видят только одно: мы убиваем их
соплеменников и разоряем их страну. Они совершенно правы: именно этим мы и
заняты.
— Тогда почему вы остались? — с грустью спросила
она.
Ей все хотелось понять, как это люди добровольно
отправляются во Вьетнам. Никто словно бы и не помнил, как попал сюда, кроме
забритых мальчиков. Все остальные уже не знали, а если когда-то знали, давно
позабыли.
— Я остаюсь потому, что здесь убивают американских
парней. Пока я здесь, я могу хоть кого-то из них защитить. Возможно, я делаю
свою работу уже достаточно давно, чтобы научиться исполнять ее чуточку лучше,
чем другие. А может, и нет, — проговорил он со вздохом, приканчивая
пиво, — может быть, никакой разницы, ни черта.
Эта мысль лишала мужества, но так все думали и говорили в
какие-то моменты. Каждый порой замечал, что все совершавшееся напрасно.
— Вы храбрая девушка, — похвалил он, припомнив
готовность, с какой она спустилась в туннель. — Пока еще никто из гостей лагеря
не делал этого, а уж тем более женщины. Даже мужчины обычно пугаются до смерти,
хотя и стараются это скрыть. — Его глаза ярко засверкали от восхищения.
— Спасибо. Наверное, я просто глупа.
— Все мы, должно быть, глупы, — ласково возразил
он. На следующий день после ее отъезда он потерял еще двоих, в том числе и
молоденького радиста, выбравшего себе позывные «Тонто».
Он не стал говорить об этом девушке. Ни время, ни место не
подходили для такого разговора, да и какое это имело значение.
Потом они вышли в теплую ночь и немного прогулялись. В
лагере по крайней мере они почти что в безопасности, кроме тех моментов, когда
дают себя знать бомбы и снайперы.
— Я хотел бы как-нибудь показать вам страну. Она очень
красива, даже сейчас. — Об этой стране он часто думал с искренней любовью.
— С удовольствием. На прошлой неделе я ездила в
Бьенхоа. Мне бы хотелось увидеть как можно больше, но я пока не разобралась,
куда надо ехать.
— Я могу все вам показать, — тихо повторил он, а
затем обернулся к ней. — Не знаю, что мне делать с вами, — с
растерянным видом проговорил он. — Я… я никогда не встречал никого,
похожего на вас. — Она была польщена и почувствовала, как ее тянет к нему.
Она не знала, что ему ответить.
— Как же твоя жена? — Она решила быть с ним
совершенно откровенной и желала, чтобы он был полностью искренен с ней,
казалось, что и он хочет того же.
— Мы провели в браке десять лет, с той поры как я
окончил Вест-Пойнт. Народили троих детей. Трех девчонок, как это ни
смешно, — он усмехнулся. — Я-то всегда думал, у меня будут только
сыновья. Ее уже тошнит от армии. Она из военной семьи, как и я сам, я думал,
она понимает, на что идет, но она этого не сознавала, а может быть, и
догадывалась, но не верила, что так устанет от всего этого. Теперь она требует,
чтобы я возвращался домой, а я — я попросту не могу.
— Ты любишь ее? — Пакстон прямо глядела ему в
глаза, она хотела знать, на что решился этот человек, и он готов был все
высказать ей.
— Раньше любил. Теперь не знаю. Мы встречаемся пару раз
в году в Токио или Гонконге и спорим о нашем будущем. Она хочет, чтобы я нашел
себе гражданскую работу, а я вовсе не уверен, что способен на это. Мне тридцать
два года, что я могу предложить? Умение ползать по вьетконговским туннелям —
стаж четыре года? Ловкость, благодаря которой мне удалось не наступить на мины?
Ответственность за своих ребят? Ну и куда годится весь этот опыт? Стать
руководителем бойскаутов, что ли? Понятия не имею. Этому я учился. Думаю, в
этом все дело, — печально заключил он, — я попросту профессиональный
убийца.
— А скольких людей ты спас за время службы? — тихо
возразила Пакстон. — Ведь именно это ты и умеешь делать. Ты стараешься,
чтобы твоих людей не убивали.
— Должно быть, так. — Она оказалась очень чуткой,
и ему это нравилось, ему нравилось, как она сообразительна и честна, отважна и
красива. В ней он видел все, чего недоставало Дебби. Его жена только и делала,
что ныла и жаловалась, то насчет детей, то насчет дома, в котором они жили, и
насчет его родителей и своих, и насчет Вьетнама и жалованья, и так далее, пока
он не удирал. Он испытывал потребность в чем-то более существенном, только до
сих пор не понимал в чем, до той минуты, неделю назад, пока не повстречал
Пакстон.
— Я хочу кое-что сказать тебе. — Он хотел поведать
ей всю правду. — У меня были связи с несколькими женщинами.
