— Да, — спокойно ответила она, — похоже на
то. Для нас это все еще внове, мы еще не вполне осознаем, что происходит.
Надо многое уладить, если… если… — «Если это надолго», Ральф
понимал, что она имеет в виду. Он укоризненно покачал головой и отвернулся.
— Оба вы поступаете глупо, ты хоть это понимаешь?
— Почему? — Она все еще казалась столь наивной,
столь доверчивой, что Ральф вновь обернулся к ней.
— Потому что ты обрежешься, Пакс. Здесь все кончается
болью. Иначе быть не может. Я не стану все тебе разжевывать.
Ты уже большая девочка, ты знаешь, какие у тебя шансы.
Большинство вариантов не придутся тебе по душе. — Он намекал, что Билл
либо вернется к жене, как только закончится срок его службы, либо его убьют.
Конечно, он может остаться в живых, он может даже покинуть Дебби. Однако это
казалось Ральфу весьма маловероятным.
— Ты слишком долго пробыл тут. Ты стал циничен.
— Возможно, — откликнулся он, закуривая сигарету.
А хуже всего, пожалуй, то, что он привык к местному куреву, «Руби Квин». —
Я не раз уже видел это кино.
— Подожди, посмотри концовку. Для этого ты еще
недостаточно долго пробыл здесь. Даже ты не знаешь всего на свете.
— Послушай, — Ральф решил попытаться в последний
раз, потому что симпатизировал Пакс. — Ты ведь умница, намного умнее
прочих. Ты замечательно справляешься со своей работой, пишешь отличные статьи.
Однажды ты получишь Пулитцеровскую премию.
— Ну конечно, — рассмеялась она.
— Хорошо, пусть не Пулитцеровскую. Во всяком случае, ты
хорошо работаешь и знаешь это. Так зачем тебе эта головная боль? Ты приехала во
Вьетнам всего на полгода. Подожди, пока не вернешься домой и не повстречаешь
где-нибудь за журналистским столиком прекрасного принца. В каком-нибудь
нормальном пристойном городке вроде Милуоки.
Пакстон решительно посмотрела ему в глаза:
— Послушай, я не властна над тем, что происходит. Так
случилось, и случилось именно здесь. Я не могу притвориться, будто ничего не
произошло. Да и с какой стати? Мы оба оказались здесь. Это подлинная жизнь. Все
остальное — дерьмо!
— А что, если там — настоящая жизнь, а именно это —
дерьмо?
— Тогда я ошиблась. А ты что, никогда не ошибаешься,
Ральф?
Она не хотела в очередной раз намекать на Франс, но ведь и
он привязался к Франс по тем же самым причинам: потому что оба они оказались
здесь, и им пришлось нелегко, и все были напуганы, и кругом умирали люди. Какое
еще противоядие против всего этого кошмара, кроме как влюбиться, будь то
сознательно или против воли? Неужели Ральф и все остальные не понимают этого?
— Послушай. — Ральф как раз выбросил сигарету, и
Пакстон вновь в упор взглянула на него. — Отвяжись от меня, ладно?
Я знаю, ты хочешь мне добра, но ты так ничего и не понял.
— Может быть, — печально согласился он В тот же
день позднее Ральф увидел их вместе, и тогда ему почудилось, что Пакстон права,
а он ошибался. Этих двоих и впрямь связывало очень сильное, нежное, прекрасное
чувство. Они пытались скрыть его ото всех, но не могли. Их чувство, даже
физическая близость друг к другу стали очень сильными и в то же время такими
чистыми, основанными на взаимном восхищении, нежности, любви, что было просто
невозможно утаить.
Догадывался обо всем и сержант Билла, Тони Кампсбелло, и с
ума сходил от злости. Даже Пакстон заметила это. Он с трудом соблюдал
вежливость в разговоре с Пакстон, а со своим командиром весь тот день, что
Пакстон провела на базе, разговаривал ледяным тоном. Билл только брови
приподнимал, усмехаясь. Однако в другой раз, когда они наткнулись на Тони на
базе Тан Сон Нхат, Пакстон попыталась объясниться с ним, пока Билл
расплачивался у прилавка.
— Мне очень жаль, — начала она, но Тони тут же
оборвал ее:
— Это вы о чем?
— Я не хотела обижать вас, — откровенно сказала
она, поскольку Тони не скрывал своего раздражения.
— Мои обиды нисколько вас не касаются, — холодно
возразил он.
— Тогда почему же вы так сердитесь? — Она
поглядела ему прямо в глаза, это было легче, нежели встретиться взглядом с
Биллом, ведь Тони был почти одного роста с Пакстон. — Или я просто не
пришлась вам по душе?
— Да мне наплевать на вас. — Он перешел границы и
сознавал это, но на самом деле уже не тревожился об этом. Он ненавидел Пакетом
и хотел, чтобы она это поняла. — Я думаю только о нем. Вы же понятия не
имеете, сколько раз он спасал мою задницу. Он спас больше людей в этой Богом
проклятой стране, чем вы в состоянии сосчитать, а теперь вы подставляете его
под пулю и сами не понимаете этого.
Пакстон возмутили его слова, она не могла примириться с
ними.
— Как вы можете говорить такое? — Она же вовсе не
подставляла Билла, напротив, она хотела, чтобы он выжил, даже если это значило,
что он вернется домой к Дебби. Главное, чтобы он не погиб. Этот парень сошел с
ума.
— Леди, да вы понимаете, каких сил стоит выжить в этом
месте? Приходится каждый день ползать на брюхе и думать только об одном — о
себе любимом. Стоит чересчур пожалеть парня рядом, начать тревожиться о своем
приятеле, а не о себе, и с тобой покончено. Одна секунда — и готово. А знаете,
о чем он теперь думает? Не о нас, не о себе, не о своем деле, не о тех, кто
поджидает в туннеле, не о том мошеннике, который засел в кустах и только нас и
высматривает, нет, он думает о вас и улыбается как слабоумный. А знаете, чем
это для него кончится? Он подорвет свою задницу на мине, или снайпер вышибет ему
мозги. Догадываетесь, кто будет виноват в этом, леди? Вы и будете. Так что
подумайте насчет этого в следующий раз, когда он полезет к вам с
поцелуями. — Он как раз произносил эти слова, когда Билл, улыбаясь,
подошел к ним со свертками под мышкой.
— Привет, Тони… ты ведь знаком с Пакстон, верно?
Тони был знаком с Пакстон и терпеть ее не мог. Билл
встревожился, поглядев на лицо девушки, а сержант сказал только:
— Ну да, разумеется, — отдал честь и оставил их.
Пакстон не стала рассказывать Биллу, что наговорил ей
сержант, но всю ночь, лежа рядом с Биллом и вспоминая предостережение Тони, она
не могла успокоиться. Правильно ли они поступают? Может быть, она сделала
дурно, полюбив Билла?
Что, если это погубит их обоих? Что, если в этой стране
нельзя любить? В это верилось с трудом: каждый заводил какой-нибудь роман,
пусть даже на краткое мгновение. Ральф твердил, что она не должна любить Билла,
а сам жил с девушкой-евразийкой, каждую ночь возвращался к ней, разве не так?
Только почему же они не позволяют ей оставаться с Биллом, почему так сердится
этот молоденький сержант?
— Что-то ты очень притихла прошлой ночью, —
заметил наутро Билл. Он получил три дня отпуска и видел, в каком она
настроении, хотя Пакстон по-прежнему не желала повторять ему то, что говорил ей
Тони. Она предпочла ответить, что думает над статьей.
