— Не ужасно, а прекрасно, поверь мне. — Он нежно
поцеловал ее. — Честное слово.
Они ни разу не упоминали ни о свадьбе, ни о том, что у них
могут быть дети, но оба знали, что так оно и случится, если им удастся
выбраться из Вьетнама живыми. Но об этом они также молчали, вместо этого
обсуждая отдых в Бангкоке и решая, что подарить Джою на Рождество.
Наконец в середине сентября Тони получил пятидневный отпуск,
и они с Пакстон поехали в Гонконг. Там он купил колечко и без всяких объяснений
надел ей на палец. Это было миленькое колечко с двумя сердечками — рубиновым и
бриллиантовым, и Пакстон оно очень понравилось. Этим подарком было сказано все.
Они провели в Гонконге сказочно прекрасные дни, живя в посольской гостин??це,
как и другие американские военнослужащие, проводившие здесь отпуск с женами и
подругами.
Когда они вернулись, Пакстон узнала, что Ральф уехал в
Дананг, и подумала, что это совсем неразумно с его стороны. Роды могли начаться
в любой момент, и Пакстон уже не раз говорила Ральфу, что он должен быть все
время рядом с Франс, на что тот отвечал, что не может сидеть и ждать, пока она
родит. К Франс ходила акушерка, а если что-то пойдет не так, то на это
существует врач. Кроме того, он оставил ей телефон Пакстон и вообще, уезжая,
был уверен, что вернется по крайней мере за неделю до родов.
Однажды ночью, когда после бурных объятий Пакстон и Тони
крепко спали в номере «Каравеллы», зазвонил телефон.
Пакстон подняла трубку.
— М-м… да? — Она никак не могла сообразить, кто
это может звонить в такое время. В темноте она попыталась разглядеть циферблат
часов. Четыре утра.
— Это Пакстон? — говорили с французским акцентом,
и Пакстон сначала ничего не могла понять. — С вами говорит Франс.
О Боже! Пакстон села на кровати, мучительно соображая, где
может быть сейчас Ральф.
— С вами все в порядке?
— Все хорошо… — Пакстон буквально видела, как Франс
сейчас вежливо улыбается в темноте. Она принадлежала к тем людям, которые
никогда не жалуются, никому не усложняют жизнь и никогда не выпячивают свое
"я". И тем не менее сейчас она звонит Пакстон, с которой едва
знакома, — в четыре утра. — Тысячу раз прошу прощения, — вежливо
начала Франс, но вдруг замолчала. Пакстон недоумевала, что происходит. Ей и в
голову не пришло, что у несчастной начались схватки и от боли она просто не в
состоянии говорить. — Ральфа нет, — снова начала Франс, — а мне
не удалось связаться с акушеркой… а врач, которому я должна позвонить в случае…
— Она снова внезапно замолчала. Пакстон заволновалась.
— Франс! Франс! Вы слышите меня? — Она дернула
рычаг телефона, думая, что их разъединили. К этому времени проснулся и Тони.
— Что случилось? — Он поднял голову, и Пакстон
начала ему что-то объяснять, но Франс снова заговорила, на этот раз чуть более
определенно.
— Я не могу связаться ни с акушеркой, ни с врачом… и у
меня здесь ан… Мне очень неловко вас беспокоить, но, может быть, вы могли бы
отвезти меня в больницу и подержать Ана у себя, пока Ральф не вернется… — Она
снова замолчала, но на этот раз Пакстон сообразила, что происходит. Тони,
внимательно смотрел на нее.
— Конечно, я сейчас приеду. Но вы уверены, что все в
порядке? Может быть, лучше вызвать «скорую»?
— Нет-нет, не стоит, — вежливо ответила
Франс. — А вы скоро приедете?
— Прямо сейчас… Франс… у вас уже начались роды?
— Надеюсь, я успею добраться до больницы. Спасибо… —
снова начала она, но неожиданно повесила трубку.
Пакстон не знала, что Франс сейчас корчится от невыносимой
боли. Она уже больше не могла стоять на ногах и потому бросила трубку. Она
слишком долго ждала, и теперь боль нарастала очень быстро. Тем временем у себя
в номере «Каравеллы»
Пакетом поспешно одевалась, Тони тоже соскочил с кровати.
— Я довезу тебя до Джиадинха. Сейчас машин мало, мы
быстро доберемся, — сказал он, натягивая униформу.
— Интересно, где там ближайшая больница? — Пакстон
старалась сохранять спокойствие, хотя это удавалось с трудом.
Уж лучше, когда по тебе стреляют.
— Кажется… нет, точно не знаю. Надо спросить внизу,
когда будем выходить. — Он уже оделся, а Пакстон в блузке, юбке и
сандалиях расчесывала волосы. — Как она, кстати?
— Странно как-то. Она все время замолкала, так что я
сначала даже подумала, что нас разъединили.
— Если память мне не изменяет, началось.
Пакстон взялась за зубную щетку.
— Иначе бы она не позвонила.
Через двадцать минут они были уже на Джиадинхе. Они добежали
до дома, где жили Ральф и Франс, и Пакстон позвонила. Очень долго никто не
открывал, и Пакстон уже подумала, не уехала ли Франс в больницу, не дождавшись
их, но Тони увидел свет на втором этаже. Они позвонили снова и стали ждать.
Прошло немало времени, прежде чем Франс удалось их впустить. Они вбежали вверх
по лестнице и увидели несчастную женщину. Она скрючилась от боли у входной
двери, за ней по полу тянулся мокрый след. Увидев, что Пакстон не одна, она
страшно испугалась, но с первой же минуты Тони повел себя так, будто роды были
для него в порядке вещей. Отяжелевшая женщина оперлась на его руку, и он помог
ей добраться до кровати. На Франс был халат, а под ним розовая ночная рубашка.
В соседней комнате мирно спал маленький мальчик. Пакетом осторожно прикрыла
дверь, стараясь не разбудить его, и спросила Франс, не пыталась ли та еще раз
дозвониться до доктора.
Но Франс только отрицательно покачала головой и схватила
Тони за руку. Ей уже было безразлично, кто ее держит, и она не замечала ни его,
ни Пакстон.
— Франс, вам нужно одеться. — Пакстон старалась
говорить спокойно, но стоило ей произнести эти слова, как Франс издала слабый
крик и, сама того не желая, снова схватила Тони за руку. Он осторожно приподнял
ее и аккуратно уложил обратно на кровать. Наконец схватка кончилась.
— Франс, — тихо сказал он, — вас нужно
доставить в больницу. Я вас понесу, — добавил он, но она с ужасным криком
снова схватилась за него. Женщина совершенно обезумела от болей, которые
начались еще до полуночи. Теперь же пробило пять. Внезапно Пакстон увидела на
простыне кровь, и ей стало страшно. Она хотела указать на это Тони, но тот и
без нее прекрасно понимал, что происходит. И понимал куда лучше, чем Пакстон.
— Мы никуда не едем, — спокойно сказал он. —
Принеси полотенца, все, какие сможешь найти, и газеты, много газет. — Он
начал снимать ботинки. Пакстон на миг подумала, не сошел ли он с ума.
Тони хотел на минуту отойти от Франс, но она не отпускала
его. В перерывах между схватками она шептала: "Извините…
Извините меня…" Но боль снова накатывала. Пакстон
совершенно не понимала, что мог Тони находить во всем этом прекрасного. Это
было ужасно, страшно и невыносимо больно.
