— Все возможно. — Но лейтенанту не хотелось будить
в Пакстон несбыточные надежды. — Хотя и маловероятно. Мне кажется, пленные
им были ни к чему, скорее они старались как можно больше убить. И это им
удалось, — печально добавил он, по-прежнему стоя в дверях. Пакстон так и
не пригласила его войти. Он был похож на вестника смерти, и ей не хотелось
видеть его ни минуты больше.
— Где это было?
— Мы прошли через леса Хобо к Трангбангу, а оттуда к
Тайнинху, это почти на границе с Камбоджей. Там это и произошло.
Слушая его, она опустилась на стул и закрыла лицо руками.
Она старалась убедить себя, что Тони больше нет, но не
могла.
Можно ли пережить это снова! Нет, только не с Тони. Это было
ужасно и с теми, другими. Но с Тони все было иначе, с ним было все — доверие,
полное взаимопонимание, когда не нужно слов. И сейчас ей по-прежнему казалось,
что он жив, и Пакстон сама не знала, откуда идет эта уверенность, и уж тем
более не могла объяснить этого человеку, стоявшему сейчас в дверях. Она могла
только поднять на него глаза и просто поблагодарить за то, что он пришел. Было
бы хуже, если бы она узнала об этом от кого-то другого. И все же ею овладело
очень странное чувство. В те прошлые разы она с самого начала знала, что их
больше нет. Она тосковала, грустила, оплакивала.
Но никаких сомнений в их гибели не оставалось. Теперь ей
этого не сказали, сообщили только, что он пропал во время тропического ливня.
Это какой-то бред. Может быть, утром он вернется.
После того как лейтенант ушел, Пакстон легла на кровать,
которую они с Тони делили последние десять месяцев. Она бы не удивилась, если
бы дверь открылась и ей сообщили, что произошла ошибка и Тони жив. И она
действительно верила в это.
Так продолжалось несколько дней. Пакстон не могла заставить
себя даже плакать, потому что до сих пор не поверила в то, что он погиб. Она
продолжала двигаться как зомби — писала статьи, читала телетайпы, ходила на
летучки в офис «Ассошиэйтед Пресс», даже участвовала в небольшом выезде.
Теперь, по прошествии двух лет, в Сайгоне ее знали все. Пакетов, бесспорно,
была самой хорошенькой из всех журналисток и, кроме того, самой молодой и
талантливой, что подтверждала награда, которую Пакстон получила в Калифорнии.
Но все это ее нисколько не волновало, она моментально забывала о таких мелочах,
и те, кто знал ее ближе, понимали почему. Тони пропал, и Пакстон как будто
умерла. Она продолжала двигаться, работать, говорить, но жизнь ее кончилась. На
свете не осталось ничего, что ее заботило бы. Люди, которых она любила,
покинули ее, умерли и забрали прошлое с собой. А без Тони у нее больше не было
ни настоящего, ни будущего.
Второго мая Пакстон позвонил брат и сообщил, что умерла
мать. Это произошло неожиданно, после операции на желчном пузыре, о которой
Пакстон даже не знала. Джордж считал, что сестра должна приехать и помочь
Аллисон. Пакстон пообещала перезвонить ему и в тот же вечер выехала в Кучи. Она
хотела узнать у лейтенанта, не появилось ли новых сведений о Тони.
Нет, никаких новостей не было. Известно было не больше, чем
в апреле. Семью Тони уже официально известили. Сержант Антонио Эдуард
Кампобелло числился пропавшим без вести.
— Что, черт возьми, это значит?! — набросилась она
на лейтенанта, забыв о его чине и проявленной им доброте. — Какого дьявола
мне-то теперь делать? Ждать его здесь? Искать самой? Помогать вам? Ехать домой
и ждать там? — кричала она и в первый раз разрыдалась. Пакстон больше не
могла скрывать правду от самой себя. Он не вернулся и, возможно, не вернется
никогда. Она начинала это понимать. И, помолчав, хрипло спросила:
— А вдруг он все еще там — раненый?
— Вряд ли, — тихо ответил лейтенант. —
Пакстон, я думаю, он погиб. Видимо, мы просто не смогли найти его тело.
Я очень сочувствую вам. — Он подошел и коснулся ее
руки.
Она отстранилась, как будто своим состраданием он только
усиливал ее муки. — Знаете что? Мне кажется, вам надо уехать отсюда. Для
всех нас есть предел. Для всех. Самые рассудительные уезжают, когда чувствуют
его приближение, другие задерживаются. И это не правильно. Вы и так пробыли
здесь практически два срока. Этого достаточно, как вы считаете? Тони собирался
в июне возвращаться и хотел вернуться вместе с вами.
Так почему бы вам действительно не уехать в июне домой? Если
мы что-то узнаем, я вам позвоню, клянусь.
Пакстон кивнула и долго всматривалась в его лицо, а потом
вышла из кабинета. Она знала, что лейтенант прав. Пора домой.
Возможно, на этот раз навсегда. Без Тони. Во Вьетнаме она
повзрослела. Она приехала сюда девчонкой с разбитым сердцем, друг которой
погиб, и она хотела понять почему. Но ответов она не нашла, нашла только новые
вопросы. И вот ей уже двадцать три, она потеряла уже троих на этой войне, даже
четверых, если считать Ральфа, потеряла друзей, коллег и даже тех, на которых
при жизни не обращала особого внимания, как на Нигеля. Кроме того, она потеряла
здесь часть себя, и эта потеря была безвозвратной. Но кое-что она и приобрела.
Пакстон обрела правду, обрела умирающую прекрасную страну, когда-то чудесную
землю, которую теперь постепенно уничтожали. Но она видела ее, когда та еще
существовала. И она любила Тони, пока он был жив. И где бы он сейчас ни
находился, живой или мертвый, для нее он так и не стал пропавшим.
Она знала, что будет любить его вечно, его и Вьетнам.
Глава 26
Последний день в Сайгоне прошел как сон. Казалось даже
странным, что после того, как Пакстон твердо решила уехать, делать ей здесь
было почти нечего. После обеда она попрощалась со всеми в офисе «Ассошиэйтед
Пресс», а уходя оттуда, уже едва могла говорить, потому что продолжала
неотступно думать о своих потерях, о Ральфе и о Франс, об их двоих детях.
В последний раз она зашла в «Чашку чая», а потом, будто
нарочно, оказалась на террасе «Континенталь-палас». Настырные и крикливые
попрошайки больше не пугали, только угнетали. Потом она поехала прощаться к
Жан-Пьеру. Больше ехать было не к кому. Люди, которых она любила, ушли — каждый
по-своему.
Пакстон села и выпила с Жан-Пьером, но тот и так уже изрядно
накачался и все время болтал с ней о Нигеле, которого тоже уже давно не было,
и, глядя на Жан-Пьера, Пакстон подумала, неужели и она сама, останься она
здесь, станет такой же, как Жан-Пьер, — изломанной, испитой, сбитой с
толку, с тоской в глазах. Те, кто оставался здесь, часто становились такими, но
и те, кто уезжал, никогда уже не станут такими, какими были раньше. Но кто
остался, а кто ушел? Погибшие? Те, кому удалось выжить? Отсюда не ушел никто.
Возможно, конец для всех одинаков. Никто не победил. И никто не победит.
— Ты еще вернешься? — Жан-Пьер оторвался от
стакана и взглянул на Пакстон почти трезво.
Она покачала головой. На этот раз она это знала точно. Да,
трудно думать о возвращении домой. Но это уже не тема для размышлений. Тут нет
ни вопросов, ни ответов — она должна ехать домой и пытаться строить свою жизнь
там. Разумеется, она понимала, что не успокоится, пока не узнает все о Тони.
Однако очень может быть, что из Штатов наводить справки окажется даже проще.
Там есть люди и целые организации, занятые, поисками пропавших без вести,
потерявшихся и пленных.
