— Когда я могу начать? — спросила Пакстон, и глаза
ее засияли.
— Завтра, — с улыбкой ответил главный редактор. Он
боялся, что она не примет их предложений. Многим эта тема уже надоела до
смерти. — Я говорю серьезно. На следующей неделе возьметесь за Келли"
Мы попробуем устроить с ним встречу. Как только вы с этим разделаетесь, можете
лететь в Париж.
Ну как, что скажете?
— Отлично.
Если можно назвать «отличной» перспективу брать интервью у
человека, обвиненного в зверствах войны. Но Пакстон обрадовалась, что у нее
останется время до отъезда. В Нью-Йорке у нее были еще кое-какие дела, помимо
интервью с лейтенантом Келли.
Целый день Пакстон ходила по Нью-Йорку, и се чувства сейчас
напоминали те, которые она испытывала, когда открывала для себя Сайгон: она внимательно
смотрела по сторонам, слушала, ощущала запахи. Она рассматривала людей, машины,
уличные происшествия. Пакстон купила себе кое-что из одежды — теперь ей надо
быть прилично одетой, ведь она становилась «авторитетным лицом», экспертом по
проблеме Вьетнама в «Нью-Йорк тайме».
Наконец она вернулась в отель и тогда решилась набрать его
номер.
Она села на кровать и, закрыв глаза, едва переводя дыхание,
прошептала короткую молитву к Тони, надеясь, что он не будет против.
Ей казалось, что он не стал бы возражать; она почему-то была
уверена, что должна это сделать. Пакстон позвонила в Бюро информации, по буквам
трижды произнесла его имя, и наконец ей ответили. Томас Кампобелло. Грейт-Нэк,
Лонг-Айленд.
Она набрала номер, раздались долгие гудки, на миг показалось,
что никто не ответит, но наконец Пакстон услышала голос.
Говорила женщина.
— Попросите, пожалуйста, миссис Кампобелло. —
Странно было думать, что если бы обстоятельства обернулись иначе, так могли бы
звать и ее саму; но она не позволяла себе думать об этом.
— Это я, — ответил совершенно нью-йоркский голос,
он звучал молодо и очень приятно. И если это не мать Тони, значит, Барбара.
— Миссис Камнобелло? Барбара Кампобелло?
— Да. — В голосе послышалось недоумение. —
Кто со мной говорит? — Вдруг это один из тех дурацких звонков, когда
звонят и говорят гадости.
— Я… Я знаю, что мой звонок может показаться странным,
но я… («Пожалуйста, не вешай трубку, ну, пожалуйста») Я знала вашего бывшего
мужа во Вьетнаме. — Бесконечная пауза, обе женщины молчат, не зная, что
сказать. — Я… мы были добрыми друзьями, и… Тони просил, чтобы я позвонила
вам и Джою, если с ним что-то случится. — Это была ложь, — но не
совсем. Однажды, поздно ночью, лежа в постели, он попросил Пакстон проведать
его мальчика, если с ним что-то случится.
Правда, о матери мальчика он не упоминал. Но Пакстон решила,
что у нее будет больше шансов, если она подключит сюда и миссис
Кампобелло. — Я не хотела вас беспокоить в такое время, но я прилетела в
Нью-Йорк…
— Вы были друзьями с ним? — Она почти шептала, не
называя его по имени, как будто само имя было под запретом.
— Мы были… — она не знала, что сказать, — близкими
друзьями… он очень любил Джоя, я уверена, вы это знаете.
— Он не видел его пять лет, — горько сказала
женщина.
Но Пакстон знала больше, чем та ожидала.
— Он не приезжал в Штаты, миссис Кампобелло. После
того, что случилось… Мне кажется, он просто не мог. — Небольшая толика
чувства вины ее не убьет. Прошло почти шесть лет, и она успела родить еще троих
детей, на этот раз от брата Тони. Если она и чувствует за собой вину, то это
уже не имеет никакого значения, лишь бы Пакстон смогла встретиться с
Джоем. — Он считал, что Джой счастлив с вами и вашим мужем.
— Да, конечно, — поспешно ответила женщина, и Пакстон
показалось, что она растерялась.
— Он знает, что случилось с его отцом во Вьетнаме?
— Только что тот пропал без вести. Он время от времени
писал Джою, мы никогда не держали ничего от него в тайне. Я отдавала ему все
письма. — Она как будто старалась обелить себя. — Он очень
расстроился, когда ему сказали, что отец погиб. Любой ребенок бы так
отреагировал. Но он такой тихий, он мало говорит.
А как еще он может себя вести, когда его мать вышла за дядю
и он знает, что никогда больше не увидит отца? Пакстон задумалась. Не странно
ли, что миссис Кампобелло считает, что раз Тони исчез, значит, безусловно,
погиб.
— Можно мне поговорить с мальчиком? — Больше
толковать было не о чем. — Вы не возражаете?
— Что вы собираетесь ему сказать?
— Что папа любил его. Что я очень ему сочувствую. Его
отец был одним на самых смелых людей во Вьетнаме. Они называли себя"
«туннельные крысы», потому что спускались в невероятные туннели, которые
построили вьетконговцы, чтобы окружить наши войска и южновьетнамскую армию. Может
быть, мальчик будет гордиться таким отцом, — спокойно сказала Пакстон.
— Да, может быть. Но все-таки… Я должна Спросить мужа.
Как вас зовут?
— Пакстон Эндрюз.
— Вы знали его во Вьетнаме? Вы медсестра или кто?
— Нет. Я была корреспондентом газеты из Сан-Франциско.
Сейчас я работаю в «Нью-Йорк тайме» и уезжаю в Вашингтон, потом в Джорджию, а
через несколько дней в Париж. — Это Пакстон сказала, чтобы произвести на
нее впечатление. И это подействовало. А вдруг она напишет о Тони, о его бывшей
жене, о сыне… Пакстон не упустила момента, она лишь удивилась, какого черта
Тони связался с этой пустышкой? Хотя ведь им только сравнялось по тринадцать
лет, когда они полюбили друг друга, а в восемнадцать они уже поженились — это
его оправдывало. — Я позвоню вам еще, — давила Пакстон.
— Мы позвоним вам сами. По какому номеру вас можно
найти?
— Я остановилась в отеле «Алгонкин» на Манхэттене.
— Я позвоню вам вечером.
— Спасибо. — И затем мягче:
— Обещаю, что постараюсь его не расстраивать. Я просто
хочу увидеть его… ради Тони, потому что обещала. — В каком-то смысле так
оно и было, но она хотела увидеть мальчика и ради себя самой, потому что сама
была частью Тони. Мать Джоя уловила что-то в ее голосе. Она помолчала, затем
спросила:
— Вы любили его?
Пакстон молчала еще дольше.
— Да.
И она гордилась этим, однако какое дело до того этой
женщине. И все же признание странным образом сблизило их.
— Я тоже любила его когда-то давным-давно. Он был
хорошим человеком… хорошим отцом. У нас родилась еще девочка… она умерла… Может
быть, Тони говорил вам…
— Да, говорил, — мягко сказала Пакстон.
— Думаю, из-за этого у нас все и разладилось. Никто не
был виноват, я говорю о том, что случилось с девочкой. Но все равно, когда я
его видела, то все время вспоминала о ребенке. А он еще так убивался, это было
невыносимо… А Томми… с ним мне гораздо лучше.
