— Да, теперь я в это верю, Джой. Мы оба должны
поверить. Его нет больше. — Когда она слушала рассказ человека, который
видел Тони в плену, ей казалось, что она в эту минуту утратила его снова.
— А что теперь? — печально спросил мальчик,
продолжая держать ее за руку.
— Не знаю… — Она снова чувствовала себя потерянной.
Почти так же, как три года назад У других женщин мужья вернулись домой, а у нее
нет. — Мы помним его… думаем о нем, мы вспоминаем, какой он был
замечательный . Мы все так же любим его.
— А что ты теперь будешь делать?
Джой очень привязался к Пакстон и считал себя уже достаточно
взрослым, чтобы задать такой вопрос. Он знал, что она ждала его папу, а что она
будет делать теперь? «То же, что и всегда. Пути назад нет».
— Ты, наверное, выйдешь замуж за кого-то
другого? — спросил Джой и беспокойно нахмурился. Вдруг она действительно
выйдет замуж и ее муж запретит ей с ним встречаться? Пакстон прочла его мысли и
притянула мальчика к себе.
— Нет, Джой, ни за кого я не выйду. Если только ты не
подрастешь очень быстро. Ты знаешь, я могу подождать.
— А что ты теперь будешь делать? Снова уедешь в
Париж? — Мальчик скучал по ней, ему хотелось, чтобы Пакетов была рядом.
Между ними существовала какая-то невидимая связь, немного
напоминавшая то взаимопонимание без слов, которое когда-то установилось между
нею и его отцом. Собственных детей у Пакстон не было, и она относилась к Джою и
как мать, и как сестра, и как друг. И она ответила ему, зная, что он
обрадуется:
— Кажется, я скоро вернусь в Нью-Йорк и стану работать
в «Тайме». Скорее всего в конце марта, когда выведут последние войска. Осталось
совсем недолго ждать.
Мальчик действительно очень обрадовался. Отца он потерял, но
зато нашел ее, Пакстон.
— Может быть, мама разрешит, чтобы я забрала тебя на
выходные, как ты думаешь?
— Конечно, разрешит! — Уж он сумеет устроить так,
чтобы его отпустили.
Они отправились обедать уже в более умиротворенном
настроении. Спокойные, но печальные. Они наконец примирились со смертью Тони.
Глава 30
Последние американские войска покинули Вьетнам 29 марта 1973
года, а три дня спустя, первого апреля, в Ханое был освобожден последний
американский пленный. Днем раньше Пакстон вылетела в Нью-Йорк, оставив свою
парижскую квартиру.
Она остановилась в «Алгонкине», пока не нашла себе более
подходящее место жительства. Она просто не поверила своим ушам, когда, придя в
редакцию, узнала, что ее посылают в Сан-Франциско брать интервью у
военнопленных в Президио. Она решительно отказалась, заявив, что просто не в
состоянии этого сделать. Пусть посылают кого-то другого, ведь Пакстон только
что вернулась в Америку, ей нужно еще найти квартиру. Но это не считалось
достаточным оправданием, что прекрасно было известно и ей самой, и ее
редактору. На нее стали давить, и тогда Пакстон просто повернулась к редактору
и сказала, что ей абсолютно безразлично, как с ней поступят, но она никуда не
поедет, потому что есть предел человеческим возможностям. Ей это чертовски
больно.
Ее оставили в покое на целый день, но в шесть вечера главный
редактор позвонил ей снова и убедительно попросил поехать. Пакстон настолько
измучилась, что от усталости едва таскала ноги. У нее просто не было сил
сопротивляться такому напору. Она даже больше не сердилась. И уступила.
Пакстон вылетела на следующий день и успела как раз вовремя
— она встретила самолет, прибывший на воздушную базу Трэвис. Там она стала
свидетельницей той же сцены, какую наблюдала в Маниле полтора месяца назад;
теперь она знала заранее, как это мучительно и больно. Но по крайней мере на
этот раз она была готова ко всему; Пакстон крепилась, понимая, что ей предстоит
услышать от пленных, их жен и даже детей. И действительно, встреча оказалась
такой же ужасной, как она ожидала, пожалуй, даже хуже. Но самым мучительным
моментом стал тот, когда один из пленных начал рассказывать о троих сбежавших.
Эта история была до боли знакома Пакстон. Ей хотелось заткнуть уши, крикнуть,
что больше не желает об этом слышать, но она знала, что в этом ее долг. И она
стала задавать те же вопросы, что и тому пленному в Кларк-Филдс. Однако на этот
раз ответы оказались другими. Этот человек прекрасно знал, что бежали трое, а
еще трое других успешно бежали еще раньше.
Та, вторая тройка погибла, насколько ему было известно, но
были и такие, кому побег удавался — один раз бежали семеро, другой раз четверо,
затем еще двое. Из тех троих, о которых он знал точно, двоих убили, но один
исчез.
— Вы не помните, как его звали? — спросила
Пакстон, отчаянно жалея, что приехала сюда, что снова разбередила свои надежды.
Больше всего ей хотелось покончить с прошлым, но не получалось. — Вы не
знаете, кто он был?
— Я не уверен. — Он напряг ослабевшую память.
Голова теперь работала не так, как раньше, — ведь этот человек перенес
многое: электрический шок, пытки, в результате гангрены потерял два больших
пальца и чуть не потерял ногу — как же, черт возьми, он мог вспомнить, кто спасся,
а кто нет. Он старался ответить и не мог. Но она, почти не дыша, ждала
ответа. — Знаю только, он был с базы в Кучи… «туннельная крыса». Но как
его звали, не помню. Может быть, я вспомнил бы его имя, если бы услышал. —
Он виновато улыбнулся, и Пакстон сама почувствовала себя виноватой за то, что
продолжает настаивать.
Но она не могла поступить иначе, — Тони
Кампобелло? — прошептала она.
— Точно. — Он удивленно взглянул на нее. —
Да, он! — Пленного, казалось, поразил сам факт, что журналистка знала, как
звали того парня. — Он бежал… ну… точно я не скажу, года полтора назад…
или два… я не знаю… Но я точно помню, что он бежал.
Пакстон ощутила невероятную слабость, ноги сделались
ватными.
— Вы так уверены?
— Его тела они не приносили и… — Он взглянул слегка
смущенно. — Так мне сказал один охранник.
— А вдруг он обманул? — Теперь Пакстон даже
хотела, чтобы Тони погиб, хотела, чтобы не начиналась снова эта пытка
проснувшейся надеждой, но опровергнуть слова этого человека она не могла.
— Вряд ли. Не очень-то им нравилось признаваться, что
кто-то у них сбежал, так что, уже если говорили, значит, наверняка так и было.
Одного им удалось поймать, и его пытали у нас на глазах, чтобы другим было
неповадно.
— Вы не знаете, куда он мог деться?
— К сожалению, понятия не имею. Скорее всего, он ушел
на юг, если смог… или, может быть, все еще прячется где-то под землей.
«Туннельные крысы» такие хитрые. Может быть, он жив до сих пор.
Может быть… и что же дальше? Что она скажет Джою?
Что его отец, может быть, жив где-то там под землей? Или
умер где-то в туннеле или в траншее, в какой-то яме или в дупле дерева? Она
поблагодарила пленного, кое-как закончила интервью и вылетела из Сан-Франциско
обратно в Нью-Йорк. Там она провела три дня, запершись в гостиничном номере,
никого не желая видеть. Пакстон не могла ничего ни говорить, ни делать.
