Пакстон провела Рождество в Сайгоне. Прошло уже восемь
месяцев, она решила, что уедет, как только узнает что-то конкретное, или через
год, если к тому времени ничего не узнает. Но прошел год, и кто-то узнал Тони
по фотографии, и это подогрело ее надежды. Это оказалась старая крестьянка, она
сказала, что встретила его в лесу и дала немного еды, а потом его увели
солдаты. Итак, его снова взяли в плен, но где, и кто, и при каких
обстоятельствах? Что стало с ним потом? Пакстон не стала писать об этом Джою.
Это било ни к чему. Она продолжала искать.
Три месяца спустя, в августе 1974 года, Никсон ушел в
отставку, и президентом стал Форд, а из «Тайме» ее попросили вернуться, но она
отказалась. Она писала прекрасные статьи о Вьетнаме, и казалось, ничто больше
ее не интересует.
Она провела еще одно Рождество в Сайгоне, второе с тех пор,
как вернулась сюда. Брат Джордж к этому времени практически прекратил переписку
с ней. А Эд Вильсон просто поражался, снова и снова находя статьи за ее
подписью. Они были блестящи, казалось, Пакстон чувствовала себя как дома в
стране, куда отправилась совсем девочкой и которая тяжело ранила ее, как и многих
других.
Теперь даже Джой стал удивляться. Быть может, ей просто там
понравилось или она не может смириться с тем, что его отец погиб, а возможно,
она действительно немного не в себе, как утверждают его родители. Мальчик не
видел ее почти два года, но, как ни странно, он (как Джой однажды признался
бабушке) все еще скучал по ней. Он размышлял, вернется ли она когда-нибудь
вообще, и больше не был в этом уверен. Джою скоро исполнится тринадцать, а ведь
отец пропал без вести почти пять лет назад, то есть мальчик не видел его уже
ровно десять лет. Для любого это был бы слишком долгий срок, надежды не
оставалось. Но Пакстон не желала сдаваться, и ей было все равно, чем это
закончится, пусть даже эта бесплодная надежда убьет ее.
Однако время от времени кто-нибудь узнавал лицо на
фотографии, которую она показывала. Но Пакстон никогда, честно говоря, не
знала, правду ей говорят или лгут, просто ждут денег, вознаграждения или хотят
доставить ей удовольствие. Понять это было трудно. Единственное, что она твердо
знала и о чем писала в «Тайме», это то, что Южный Вьетнам оказался в большой
беде. Она рассказывала миру о секретном обещании американцев вывезти из
Вьетнама миллион человек, прежде чем страна попадет в руки коммунистов, и что,
очевидно, это скоро произойдет. И только когда это действительно случилось,
Пакстон поняла, что скоро должна будет вернуться и она, а значит, бросить Тони,
жив он или мертв. Ей придется уехать и прекратить поиски. Но она все еще не
могла этого сделать.
В феврале 1975 года положение ухудшилось, а в марте стало
совсем скверным. Беженцы с Севера стекались в Сайгон, более миллиона людей
бежали от коммунистов в Дананг, после того как пал Хуэ, и вьетконговские ракеты
разрывались в городе, убивая мирных жителей. Люди плакали, бежали, падали, истекали
кровью. Дети терялись, их давили в толпе. Американцам было Приказано уезжать, и
Пакстон вместе со всеми. Телетайпы в офисе «Ассошиэйтед Пресс» становились все
категоричнее. Все должны уехать, говорили они, после того как пал Хуэ. Три дня
спустя аэропорты, доки, побережье оказались запружены людьми, пытающимися
уехать из Вьетнама любыми доступными способами. В эти последние несколько дней
Пакстон забыла о своих тщетных поисках и снова превратилась в журналистку.
В пасхальное воскресенье Дананг перешел в руки коммунистов,
а в апреле американцы начали собирать вещи, и вместе с ними Пакстон. Пора
уезжать. Через несколько дней все будет кончено. Страна, когда-то такая
прекрасная и стоившая им так дорого, скоро падет, и каждый втайне знал это.
Американцы, все еще остававшиеся в Сайгоне, начинали
беспокоиться о том, как выбраться отсюда до прихода коммунистов, а вьетнамцы,
сотрудничавшие с американцами, паниковали, боясь стать жертвами репрессий. Пять
тысяч американцев и вьетнамцев смогли уехать в апреле. Более миллиона
вьетнамских граждан получили заверения, что смогут уехать в Штаты, но
постепенно становилось ясно, что это невозможно и бежать удастся лишь немногим.
Пакстон снова предупредили из «Тайме», что она должна
вернуться, но она поговорила с послом, и тот обещал, что ей оставят место на
самом последнем самолете, не важно каком, и теперь, упаковав вещи, она,
вооружившись фотоаппаратом, продолжала свои репортажи из погибающего Сайгона,
Теперь Пак" стон совершенно забросила поиски Тони. Наконец она приняла
все, как оно есть. Тони Кампобелло нет больше. Люди из деревень, утверждавшие,
что видели его, лгали. Они говорили то, что, как они думали, она хочет
услышать. И в эти последние дни в Сайгоне Пакстон осознала, что теперь он
наверняка мертв.
Она так устала, что больше не могла думать о нем. Ей
хотелось одного — вернуться в Штаты, в чистую постель, в безопасный город и
снова увидеть Джоя.
25 апреля президент Тхиеу бежал на Тайвань. А 28 апреля
войска вьетконговцев столкнулись с южновьетнамской армией на мосту Ньюпорт у
входа в Сайгон. В этот момент Пакстон уже была в посольстве, ожидая самого
последнего бюллетеня. Если ей все же приходится уезжать, то по крайней мере она
будет последней, кто покинет Сайгон.
29 апреля пошел небольшой дождь, и в посольстве объявили,
что «Опшен IV» готов к полету. Это был довольно вместительный вертолет,
предназначенный для эвакуации людей.
Миллионы вьетнамцев, которым обещали прибежище, были брошены
на произвол судьбы, потому что вертолеты могли взять только американцев, ведь их
осталось немного. Весь день Пакстон наблюдала за тем, как вертолеты перевозят
беженцев и американцев к военным судам, ожидавшим на рейде. Вьетконговцы
продолжали бомбить Сайгонский аэропорт.
В восемнадцать часов 29 апреля, как вспоминала позже
Пакстон, семьдесят американских вертолетов перевозили людей из посольства на
корабли. Смогли уехать тысяча американцев и шесть тысяч вьетнамцев — далеко не
миллион, как обещали.
Вокруг города стояли автобусы, отвозившие людей в подвалы
посольства, но к этому времени паника достигла таких размеров, что автобусы
увязли в толпе и не могли сдвинуться с места.
Люди бежали по улицам, крича в истерике, и повсюду
оставались потерянные и брошенные дети.
В полночь Пакстон попыталась выйти, чтобы помочь людям,
метавшимся по улицам, но она никуда не смогла попасть.
Не смогла даже пошевелиться в неистовой толпе. Ворота
посольства сломали уже несколько часов назад, и толпы людей старались пробиться
туда. Люди из городов, из деревень, с гор отчаянно пытались спастись от
коммунистов. Она знала, что скоро ей придется уехать, и, стараясь пробиться
назад через сутолоку вокруг посольства, вдруг почувствовала, что кто-то
царапнул ее по рукам и телу, когда она пыталась пробиться тем же путем, что
пришла, — туда, где ее ждал посол. Ее тронули за руку, она обернулась —
это был мужчина, старый вьетнамец, он старался проскочить за ней. Она хотела
оттолкнуть его, по тут заметила, что он едва держится на ногах. Он тяжело
дышал, был худ и изможден до крайности, весь покрыт слоем засохшей грязи. Пакстон
пыталась оттолкнуть его — он пошатнулся, а потом снова потянулся к ее руке. И
тут она увидела… это невозможно… этого не может быть… это жестокая шутка… она В
конце концов действительно потеряла рассудок посреди погибающего Сайгона.
