Коллеги устроили по этому поводу торжественный ужин в офицерском собрании, поздравляли, значительно улыбались и поднимали глаза к потолку, намекая на высоких покровителей.
Начальник госпиталя тоже поздравлял, хотя был сильно удивлен. Ни представления к чину, ни аттестации он не подписывал. Но не станет же провинциальный штаб-офицер обращаться за разъяснениями в Округ или Главное военно-медицинское управление? Себе же и навредишь. Гораздо правильнее держаться со свежепроизведенным товарищем ласково, а при случае намекнуть, что неплохо бы Вадим Петровичу напомнить где-нибудь там, что служит такой вот военврач второго ранга Короленко, и хорошо служит, и главное — долго, а «первого» до сих пор не получил.
Как только требуемое назначение состоялось, Левашов сообщил друзьям, что мировые линии еще сблизились, причем не экспоненциально, а скачком. Следовательно, они могут со своей стороны управлять процессом. Хорошо это или плохо — не совсем ясно. Новиков предположил, что скорее хорошо.
«Если не можешь противостоять развитию событий, постарайся их возглавить!»
Шульгин с ним согласился.
— Если так уже случалось, так пусть и случится. Мне, например, трудно представить, что будет, если одно и то же событие окажется бывшим и небывшим одновременно… А главное, Антон ведь предупреждал — не делать резких движений. Наблюдать за естественным ходом процесса и реагировать лишь по крайней необходимости…
Они сидели в мастерской Олега в квартире, пребывающей сейчас в двадцать пятом году. Почему-то считалось, что здесь «давление времени» меньше и вообще спокойнее. Так подводная лодка в позиционном положении с опущенным перископом невидима врагу, заодно не испытывает излишних перегрузок на корпус и, в случае чего, выскочить из нее можно в обычных аквалангах. О «хронолангах» речи не идет.
Левашов покрутил головой, выражая значительную степень сомнения.
— Все это глухарь, ребята. Или же, по-научному, антиномия. Мы собираемся сохранять чистоту эксперимента, режим невмешательства, и в то же время организуем противоестественное развитие событий…
— Чтобы обеспечить естественное, — закончил его фразу Новиков. — Так это давным-давно сказано: «Приходится бежать все быстрее, чтобы оставаться на месте».
— Ну, значит, побегаем. Пока дыхалки хватит…
Чтобы несколько развлечь Левашова, прибавить ему исторического оптимизма, Шульгин наконец сообщил свой секретный план, о котором вскользь упомянул во время общего собрания Комитета. Каким именно образом он намеревался обмануть Ловушку, если она все-таки настроилась именно на них.
Единственный более-менее достоверный случай воздействия Ловушки на человека — это история с попаданием Ростокина в «экранизацию» своего ненаписанного романа. А то, что он сумел выскочить, объяснялось или недостаточной мощностью Ловушки, ну, как леска 0,1 на хорошего тайменя, дробь-бекасинник — по гусю, или, что тоже представимо, — невысокими художественными достоинствами исходного «сценария». Не был достигнут должный эффект сопереживания.
Все ж таки здравомыслящему, с сильной волей человеку трудно полностью поверить в подлинность мира, в котором княжеские дружинники разъезжают на броневиках, а Гроссмейстер Ливонского ордена командует танковыми дивизиями.
То, что случилось с Шульгиным в одесских катакомбах, с равными основаниями можно считать как встречей с Ловушкой (тоже слабенькой), так и очередным ходом Игроков. Ложным ходом, финтом, дезинформацией, имевшей целью запутать его, внушить неверные представления о взаимоотношении псевдо— и альтернативных реальностей
[84]
. Поэтому так много впоследствии выявилось несообразностей в их теоретических построениях, что им умело был подсунут фальшивый план.
Да и сейчас, после очередной встречи с Антоном, что-то все время идет не так. Моментами — на грани абсурда. И в лихаревской реальности, и в ее взаимодействии с нашей «2004».
Свои рассуждения Сашка построил на том, что Ловушка, по определению, предназначена для перехвата и инкапсулирования ЕДИНСТВЕННОГО разума, проникшего в Гиперсеть и внедряющего туда свои мыслеформы. «Командная игра» конструкторами и эксплуатационниками Сети просто не предусматривалась. Поэтому, если придется все-таки вступить в борьбу, вполне можно применить известный с древнейших времен тактический (или стратегический) маневр. Одно подразделение связывает неприятеля встречным боем, а другое (другие) наносит удары с фланга и тыла.
— В нашем случае что мы имеем? И я и ты, Андрей, по силам уже почти Держатели. Это безусловно, потому они нас дурить-то пытаются, но ведь без решительного результата. И с поля не уходят…
Далее, если я опять сумею запустить «двухмоторную» схему своего мозга, вот им уже три противника. Кое-что и Ростокин может, в крайнем случае, отвлекающую высадку на вспомогательный плацдарм изобразить сумеет. А на крайний случай и Удолина в бой введем. Его алкоголизированный мозг создаст великолепный «белый шум». Тогда и посмотрим, поедет крыша у Ловушки или нет…
Идея была признана плодотворной. Левашов в ментальном плане к подобной игре готов не был, зато пообещал подумать над техническим обеспечением операции. У него до сих пор остались три или четыре маячка-имитатора личности, которыми Антон снабдил их еще на первом этапе аггрианской войны. С ними тоже можно поколдовать, что-то переналадить и, пока неизвестно как, но использовать. Хорошо, что, в отличие от гомеостата, они вполне поддаются воспроизведению на дубликаторе.
— Тогда их можно вообще рассыпать с самолета над половиной России и Америки, и Ловушка вовсе взбесится…
— И Лихарев, — неожиданно сказал Шульгин.
— При чем тут Лихарев? — удивился Новиков.
— Если и ни при чем, то все равно, — несколько туманно, как он иногда любил, выразился Сашка. — Как бы там ни было, он все равно из аггров. Причем — не прирученных, как Ирина, и не дрессированных, как Сильвия. Взбрыкнуть всегда может. А аппаратура у него та самая, для которой маячки и сделаны. Вот, на всякий случай, если нам захочется опять там поработать, и пригодится. Фонить будет из Москвы, а мы где-то в другом месте покрутимся.
— Значит, Саша, — грустно сказал Левашов, — никуда нам из этой клетки не вырваться.
— Повторяешься, парень, — неожиданно резко сказал Новиков.
Иногда, не так уж и редко, Олег умел впадать в меланхолию особого рода. Нравственные принципы, которые их создатели считали либо эманацией чистого разума, либо удобным инструментом управления себе подобными, у Олега вдруг пробуждались в их незамутненном виде. Вроде как «истинная вера» у протопопа Аввакума. И могли повлиять на его поведение самым неожиданным образом.
Слава богу, в столь острой форме, как в начале Крымской эпопеи, они больше не проявлялись, но опытных Новикова и Шульгина даже малейшие симптомы обострения настораживали.
Способы экстренной терапии тоже были известны, и Сашка немедленно свистнул роботу-дворецкому, чтобы принес.
