История внезапного обогащения господина Шульгина показалась ему крайне интересной и где-то даже невероятной, но, убедившись по своим каналам, что «Соломон бразерс» все подтверждают и признают претензии совершенно справедливыми, контора «Сорокалетов, Борилов и партнеры» решила не пропускать чужой кусок масла мимо своего куска хлеба.
— Только знаете, Александр Иванович, деньги вы с них запросили совершенно детские, — за бокалом выдержанного виски доверительно сообщил первый в списке владельцев, Максим Григорьевич. — Допустим, для первоначальной раскрутки сойдет, но вообще меньше, чем о ста миллионах в год, говорить просто смешно. И мы это, безусловно, порешаем в нужном направлении. Так что можете быть в полной уверенности. Я посажу на ваше обслуживание целый спецотдел, и мы этих соломонов выдоим, как лучшему мастеру машинного доения в советские времена не снилось…
— Действуйте, Максим Григорьевич, какие вопросы. Только смотрите, чтобы они от расстройства не обанкротились или не сбежали со всеми активами в неизвестном направлении. Зачем нам это?
— Помилуй Бог, Александр Иванович! С них еще наши дети и внуки будут кормиться…
О том, что аналогичные перспективы открываются в отношении еще нескольких столпов мировой экономики, Шульгин Сорокалетову говорить не стал. «Ничего не доводи до крайности», — учил мудрец.
Из Нью-Йорка Шульгин вылетел в Лондон, где его встретила Сильвия. Британская столица ему не понравилась. Нет, она была по-прежнему хороша архитектурно, и он с наслаждением узнавал знакомые кварталы, где ничего не изменилось за восемьдесят лет. Но если Москва за этот же период времени расцвела и процвела до невозможности, то есть просто никакого сравнения, Лондон ощутимо деградировал.
Опять же, наверное, только с Сашкиной точки зрения, кто-то другой с ним, весьма возможно, категорически не согласился бы. Его дело. Но Шульгин-то, бывший рыцарь и человек, который с братьями короля, герцогами Уэльскими и прочими был на самой короткой ноге, помнил совсем другой Лондон. Столицу Империи, над которой никогда не заходит солнце. А что увидел он сейчас? Ну да, приличный европейский город, где магазины чуть получше, чем в Москве, да и то не все, но проигравший все, чем он некогда славился.
Главное — люди. Он всегда обращал внимание на людей. Где гордые персонажи книг Киплинга и Конан-Дойля? Вот эти, суетливо бегающие по улицам? Да у них лица и фигуры другие! Они, что ли, могут, собрав чемоданчик, завтра отправиться на поиски страны Мепл-Уайта, в вице-королевство Индия на должность носителя «бремени белого человека», или с песнями грузиться на корабли, отправляющиеся на англо-бурскую войну? Совсем не те у людей лица. Даже после жестокой и бессмысленной Первой мировой они были иными.
А сколько здесь всяких представителей бывших «угнетенных народов»! Чтобы в Лондоне 1921 года по улицам шлялись миллионы негров, арабов, индусов и пакистанцев?!
Шульгин уже слышал такой термин — «политкорректность», но был совершенно уверен, что придумать его могли только проигравшие. Ага, вообразите — в 1942 году в России — политкорректность по отношению к немцам! Или немцев — к нам. Пусть там все было грубо, страшно, кроваво, но — по-честному! Вы нас, мы — вас, и весь разговор. А здесь?
Но его ведь это никак не касается? Грустно, но ничего не попишешь!
Зато делать свои дела тут будет наверняка проще. Как в младшей группе детского сада. Только вот не с ними эти дела придется делать.
Они с Сильвией расконсервивали ее особняк. С ним история приключилась почти та же, что и со Столешниками, только поинтереснее. В коммуналку его никто не превратил. Право собственности в Британии настолько свято, что после «внезапного отъезда» леди Спенсер минувшие девятнацать лет он так и простоял пустым. Согласно заблаговременно отданным распоряжениям (ей ведь и раньше приходилось исчезать надолго), банк продолжал перечислять деньги с ее счета в адвокатскую контору, которая, в свою очередь, обеспечивала поддержание в доме образцового порядка.
Такое, наверное, возможно только в Англии. Жива хозяйка или нет, и куда она девалась, никого не интересовало. Умершей или пропавшей без вести ее никто не объявлял. Наследники претензий также не предъявляли. Банковский счет был в порядке, ни один договор не расторгнут, жалоб на качество обслуживания не поступало. Ну и хорошо.
Кому какое дело, может быть, леди Спенсер предпочитает именно такой образ жизни? Приезжает по ночам, по ночам и уезжает, не считая нужным с кем-то встречаться лично. Один американский миллиардер, Хьюз, кажется, по фамилии, ухитрился прожить пятьдесят лет, и никто его ни разу не видел.
А теперь она вдруг появилась, в полном порядке и блеске неподвластной возрасту красоты. Нанесла деловые визиты, подтвердив факт своего существования и репутацию одной из самых экстравагантных дам столетия.
Подумала, не заглянуть ли к королеве, та по-прежнему правила и, судя по телевизионным изображениям, тоже выглядела неплохо. Но прямой необходимости в этом пока не было. Может, на очередном дерби подойти, поздороваться, просто из вежливости…
По очень удобному изобретению этого мира, сотовому телефону, Александр связался с Новиковым, доложил о предварительных результатах своей миссии, узнал, что происходит у них. А там тоже все было нормально.
Смешно сказать, но на родине, впервые за тысячу лет любую почти проблему можно было решить исключительно за деньги. Такого не было никогда. Нет, само собой, взятки брали всегда, и свои тарифы тоже были, обратитесь хоть к пресловутому «Ревизору», и Николай Первый говорил сыну Александру, будущему Второму, Освободителю, «что, наверное, в этой стране, Сашка, только мы с тобой не воруем». Однако и те люди, которые «не брали», занимали в обществе достойное положение, и могли что-то решать в пределах своей компетенции. А главное, было понятие «греха». То есть ты вор, и сам понимаешь, что вор, и пытаешься это дело отмолить, подразумевая потустороннее возмездие. Здесь же «честные» не имели вообще никакой силы, искать их и обращаться к ним, за исключением самых мелких дел, смысла не имело.
Другое дело, что проведя в Москве почти месяц, Андрей так и не сумел до конца разработать осмысленную, а главное — внутренне непротиворечивую стратегию дальнейшего поведения. Достаточно быстро и легко разобрались в сути и смысле нынешней жизни, легализовались, решили жилищный вопрос. Плацдарм создан, но время его использования еще не пришло.
Что ж, разве — просто пожить, безмятежно и не напрягаясь?
Никаким образом вмешиваться в происходящее они не собирались, просто незачем было.
Согласно теории, любое общество в определенные моменты времени проходит свои точки бифуркации, когда самое незначительное, но точно нацеленное и произведенное воздействие радикальным образом меняет направление мировых линий. Находить и распознавать такие точки достаточно несложно, если имеется некоторый опыт и правильным образом настроенная аналитическая компьютерная программа.
Но бывает и иначе. Когда время вдруг становится аморфным и одновременно — невероятно устойчивым. Тогда любое воздействие, к чему бы оно ни было приложено, уподобляется камню, брошенному в трясину. Булькнет, хлюпнет, разойдутся круги по зеленой ряске, суматошно заквакают потревоженные лягушки — и все на этом. Снова тишина и спокойствие.
