— Слегка за пятьдесят, а что? Вы же семьдесят пятого года? Ну, а я в семьдесят втором институт закончил и в армию призвался…
— Хорошо выглядите. Я бы вам больше сорока не дал.
— Генетика, у меня в роду все мужики до упора сохраняли вполне приличный экстерьер.
Самое забавное, что Ляхова настолько поразило несоответствие внешнего облика и паспортного возраста собеседника, что он как-то без особых эмоций пропустил гораздо более удивительный факт — а откуда бы незнакомцу знать о его душевных переживаниях и мыслях в ходе боя?
Впрочем, чуть позже Ляхов спросил и об этом.
— Вы, коллега, весьма невнимательны, что, впрочем, вполне извиняется пережитым… Вчера, во время застолья с подполковником из штаба вы очень детально пересказывали, чуть ли не поминутно, все, что делали и думали в бою. Он, в отличие от вас, все очень хорошо запомнил и мне изложил. Ну, у него это профессиональное, пусть и выпили вы примерно поровну…
— Так он что, тоже ваш сотрудник?
— Скажем проще — хороший приятель. Просто так все удивительно сошлось — ваше приключение, мой приезд сюда и то, что Владимир оказался как бы связующим звеном в этой истории. Но мы слегка отвлеклись, вам не кажется? Я вот все время думаю — как бы мне вам подтвердить, что маньяком я ни в коем случае не являюсь, что намерения мои самые положительные и что некоторыми паранормальными способностями наша организация все-таки владеет…
— А наша беседа вам сейчас ничего не напоминает? — с легкой иронией вдруг спросил Ляхов, который, как видел Александр Иванович, совсем не потерял присутствия духа и здравомыслия.
— Как же, как же! Я, если угодно, даже несколько форсирую эту аналогию и с самого начала ждал, что вы вот-вот зададите мне буквально висящий в воздухе вопрос. Что ж, классическую литературу мы оба почитываем, что отрадно, но сходство здесь весьма поверхностное. Разве что сам факт неожиданной встречи двух умных людей, а больше — ничего. Скорее даже — полная противоположность. Никаких внезапных смертей и прочей чертовщины не предполагается. Это я точно знаю. Аранжировка же встречи — ну, отнесите ее на счет моего пристрастия к дешевым эффектам. Однако я чувствую, что приятная наша беседа заходит в тупик, и чем бы я мог вас убедить? Ах да, вот! Ваш боевой товарищ, майор Тарханов, он, кажется, серьезно ранен? Как его состояние, и где он сейчас находится?
— Состояние его тяжелое. Слепое проникающее ранение в голову. Вторые сутки без сознания. Я как раз собирался навестить его в нашем госпитале. Здесь недалеко, километров тридцать. Надеюсь, операция ему поможет, у нас есть очень приличный нейрохирург, да и израильские медики обещали все возможное содействие…
— Будем надеяться на лучшее. А давайте-ка вместе съездим? Вдруг и я что-нибудь посоветовать смогу…
— Давайте, — легко согласился Ляхов. — Хуже в любом случае не будет.
— А уже после визита и продолжим наш разговор…
Разумеется, пока они ехали, разговор их не прекратился, просто они оба старательно обходили моменты, могущие стать предметом разногласий и никчемных сейчас споров. Вполне такая светская беседа. Коснулись состояния военной медицины сейчас и тридцать лет назад и сошлись на том, что никакого серьезного прогресса в ней не случилось. И штаты, и тактика, и даже комплекты медикаментов и оборудования оставались примерно теми же.
Шульгин попутно рассказал о том, как он сам приобщался к разного рода эзотерике (в том числе и общаясь с тунгусскими шаманами, что стало возможным потому, что сын самого авторитетного из них служил у него в ПМП санитаром) и как ему вообще повезло, что удалось в самом начале девяностых годов оказаться в одном заграничном институте в период краткого оживления научных обменов. Тогда он и получил приглашение поработать на фонд, в котором теперь занимает столь высокое положение.
Ляхов поинтересовался, а в чем, собственно, деятельность этого почтенного учреждения заключается, вполне здраво рассудив, что деньги под ерунду и смутные обещания невиданных успехов в будущем при западном прагматизме могут бесконтрольно выделяться год, ну два. А потом любой разумный бизнесмен найдет своим средствам более достойное применение.
— Тут вы и правы, и не правы одновременно, — мягко поправил его Шульгин. — В случае, когда имеешь дело с чем-то вещественным, материальным, так обычно и случается. Скажем, от разработчиков двигателя нового типа или компьютерной программы конкретного результата непременно потребуют по прошествии некоторого времени. В нашей же области… И результат не столь очевиден, и люди, готовые финансировать наши исследования, сами отличаются специфическим устройством мышления. Идеалисты они, в широком смысле слова. Но и результаты у нас кое-какие интересные все-таки есть. Настолько интересные, что деньги под них выделяются незамедлительно и беспрепятственно. В чем я и попытаюсь вас убедить в ближайшее время…
В бригадном госпитале Ляхов знал всех, и через полчаса они уже беседовали с ведущим хирургом, сорокалетним майором Столяренко, который без обиняков сообщил, что операция сама по себе прошла успешно…
— То есть больной не умер на столе, — без усмешки вставил Шульгин, и майор, безошибочно узнав коллегу, кивнул.
— Однако прогноз, на мой взгляд, неутешительный. Осколок поразил такие-то и такие то зоны мозга плюс последствия субдуральной гематомы… Одним словом — тянуть мы его будем, но рассчитывать на положительную динамику я бы поостерегся.
— Все понятно. А обещанная консультация с местными светилами была?
Майор махнул рукой.
— Что мы, не в одних институтах учились? Оборудование у них получше, медикаменты кое-какие, а так…
— Ну, коллега, вы все-таки слишком мрачно смотрите на вещи, — с некоторым задором произнес Шульгин. — Вон, помните, Кутузову Михаилу Илларионовичу два раза голову круглыми свинцовыми пулями навылет пробивало — и ничего. Выздоровел, без анестезии, асептики и антисептики. Не то что томографов, рентгена у тогдашних лекарей не имелось, железными зондами раневой канал исследовали…
— И что вы этим хотите сказать?
— Да вот позвольте мне снимки посмотреть и на раненого тоже… Был у меня в практике случай, когда профессор Гронфайн поставил пациенту диагноз травматического разрушения спинного мозга. С соответствующим прогнозом. А я припомнил кое-какие экзотические методики Востока, и, не хвастаюсь, он у меня через месяц забегал.
— Профессор? — неловко сострил майор.
— Профессор тоже, но по другой причине…
Военврач пожал плечами, а вот Ляхову в голосе Шульгина что-то такое почудилось.
— Смотрите, коллега, я не ревнив и комплексами не страдаю. Если что — буду только рад. Но осколок под гипоталамусом — это вам не контузия поясничного отдела. Таков ведь оказался окончательный диагноз?
— Да нет, разрыв там все-таки был. Ну, ведите в палату и оставьте нас с раненым наедине, так примерно на полчасика.
