— Возьми, на память от дона Алехандро. Офицер все же, без оружия неприлично. А теперь веди меня, куда сказано.
Шульгин взял свой «ППД», солидный вид которого окончательно привел парня в нужный режим. Как его зовут, Сашка спрашивать не стал. Лишнее знание. Особенно если убивать придется.
— Самыми глухими коридорами, и до места. Не вздумаешь дергаться — отпущу. Нет — очень много интересного в непрожитой жизни пропустишь. Короче — вперед, как говорил дон Алонсо Кихана.
— Я не помню, сеньор, чтобы он такое говорил, — понемногу наглея, ответил парень.
— Еще одно лишнее слово, и ты эти вопросы станешь обсуждать непосредственно с ним. Или с Сервантесом. Вперед, я сказал!
Чем хороша средневековая замковая архитектура, так тем, что подобного рода сооружения буквально пронизаны, как сыр дырками, всевозможными боковыми и обходными коридорами, галереями, лестницами, лестничками, самым причудливым образом связывающими магистральные, парадные пути. Все по Марксу — Энгельсу, бытие определяет сознание: за неимением более совершенных средств защиты, наблюдения и связи на всю катушку использовалась геометрия пространства.
Ни один обитатель этого и большинства других дворцов и замков не мог быть уверен, что за ним не подсматривают, его не подслушивают, что в каждую данную секунду не прячется за портьерами или потайной дверью убийца с кинжалом. Интересно люди жили, в постоянном тонусе.
Лейтенант, явно причастный к сокровенным тайнам (уж не какой-нибудь тоже реинкарнированный наследный принц?), вел Шульгина именно такими путями. Явно по памяти, только изредка подсвечивая обычным армейским фонариком, висевшим у него на ремне портупеи. Так что Сашке не было необходимости включать свой, аккумуляторный, мощностью почти в миллион свечей. Пригодится в другой обстановке.
При всей свой покорности и прямо-таки источаемой, как запах пота, трусости проводник вызывал у него все большее подозрение. Слишком он легко освоился, слишком уверенно ориентируется. Кто ему помешает завести в безвыходный тупик и внезапно скрыться за очередной потайной дверью? На всякий случай прижал к его спине ствол автомата.
— Шутить не вздумай, пополам разрежу…
— Что вы, что вы, сеньор!
Однако пока что шли они в общем верно, судя по внутреннему компасу, воображаемому плану дворца и отдаленным звукам продолжающегося боя.
— Стой, — повинуясь интуиции, сказал Шульгин. Они находились сейчас в небольшой круглой комнате, совершенно пустой. Посередине чугунная винтовая лестница, позади дверь, через которую они вошли, слева — еще одна, закрытая на засов. Под потолком узкое окно.
— Дальше не пойдешь. Вот план дворца, — он вытащил из-за голенища несколько крупномасштабных поэтажных распечаток. — Показывай, где резиденция Франко и правительства. И наше место.
В подкрепление угрожающей тональности голоса он снова наставил на лейтенанта автомат. Для окончательного эффекта включил свой фонарь. От стен отразился свет невиданной, особенно после многочасовой темноты, яркости. Испанец невольно прикрыл глаза рукавом.
— Быстро. Место!
Тот дрожащими руками перебрал листы, нашел нужный. Повозил пальцем.
— Вот.
Похоже, совпадало.
— И дальше как?
— Дайте карандаш.
— Не надо. Покажи, я запомню.
— Прямо или опять переходами?
— И так, и так.
Маршрут оказался сложным и извилистым. Но больше половины они уже прошли. Можно бы и напрямик рвануть, если б с ним были его солдаты, но те безнадежно застряли на предыдущих уровнях. Полчаса прошло после начала штурма, не меньше, охрана каудильо пришла в себя и действительно сумела организовать кое-какую оборону на подходящих рубежах. Испанские товарищи, при всей их классовой ненависти, большой помощи не оказали. Великоват оказался дворец, и его защитники не только жить хотят, но и воевать умеют, пусть и по-своему.
Не зря все ж таки полтора года давят и давят республиканцев, планомерно сжимая их территорию и дробя ее на изолированные, рано или поздно сдающиеся эксклавы.
— Сеньор, вы действительно оставите меня в живых?
— Я уже сказал, слово кабальеро. Я тебя свяжу и оставлю здесь. Обманул — вернусь и тогда точно шлепну. Или сам помрешь от жажды. Сюда ведь редко заглядывает обслуга?
— Редко, сеньор. Может, раз в десять лет. Видите, сколько пыли и паутины?
Того и другого было на самом деле в избытке.
— Ну да, таинственные покои древнего замка и прикованные скелеты. Только ты-то откуда так хорошо все здесь знаешь?
— Я сын хранителя музея. Студент Саламанки. Историк.
— Для чего в армию пошел?
— Призвали. Сейчас в армии лучше, чем на гражданке. Особенно когда служишь дома, а не на фронте.
— Иногда так и есть. Иногда — наоборот. Слушай меня. Я человек чести. Останусь живым — приду и отпущу тебя. Историки Испании еще понадобятся. Но чтобы я смог вернуться — расскажи мне все, что может пригодиться…
— Хорошо, сеньор, я расскажу все, что знаю сам.
Шульгин старательно, гарантированной надежности узлами, связал лейтенанту руки и ноги, усадил поудобнее, дал напоследок напиться сухого вина из его же фляжки.
— Все, парень. Или я вернусь через час-два, или — как знаешь.
— Удачи вам, дон… — Прозвучало это совершенно искренне. Еще бы нет.
Теперь Сашке оставалось только забыть все бывшее и снова перевоплотиться в ниндзя. Иных вариантов не оставалось. О людях, которые ему доверились и пошли на это дело, он помнил, сочувствовал тем, кто уже наверняка погиб или погибнет в ближайшее время. Но ведь все они добровольцы, абсолютно все, ни одного солдата-срочника или призванного из запаса отца семейства.
И это, еще раз повторяясь, их война. Для него почти любой умер или погиб задолго до его рождения. Но если план удастся, судьба миллионов людей изменится в лучшую сторону. В том числе и тех, что сегодня доживут до рассвета.
Настоящие японские ниндзя, одно из их подразделений, если так можно выразиться, а то и кланов, специализировались на работе во дворцах сегунов, князей, прочих феодалов. Сам Шульгин в молодые годы отрабатывал иные методики: действие на открытой местности, рукопашные поединки и фехтование на длинноклинковом холодном оружии, использование метательных инструментов, специализированных, вроде сюрикенов, или подручных, от кирпичей, пепельниц до любимых шариков больших подшипников. Если кто помнит, в цирке на Цветном бульваре два сезона он приводил народ в изумление метанием ножей. Подобных штук не проделывал никто. В несоветское время его с распростертыми объятиями приняли бы в подходящее шоу на Бродвее, а так…
Но о приемах «комнатных ниндзя» он тоже кое-что знал. И общефизической подготовки хватало. Одна беда — не своим телом он сейчас распоряжался, а чужим, килограммов на двадцать тяжелее и на восемь лет старше. Однако предыдущие московские забавы и стимулирующее действие гомеостата плюс внедренной в мозг матрицы сообщили мышцам бывшего наркома удельную мощность пантеры и физическую силу гориллы, а реакцию — паука вида… (вот, черт, забыл), который свободно уворачивается от выпущенной с пяти шагов револьверной пули.
