Буданцев вышел со странным чувством. По соплям ему Шестаков надавал, бесспорно. Тут бы обидеться, а он, наоборот, испытывал облегчение.
Если ты правильно одет, не боишься шляться ночами по припортовым кабакам (отчего-то именно там собирается интересный для специалиста контингент), умеешь за себя постоять и при этом располагаешь кое-какими средствами, со сбором материала проблем не возникает.
С притонов Буданцев начинал не случайно, тут отработанная метода. Сначала нужно пройтись «по краю», освоиться, завести знакомства на самом дне общества, засветиться, в определенной мере, а там тобой заинтересуются люди посерьезнее.
Вокруг порта, крупнейшего в Республике, через который поступает основная масса военных и прочих грузов, наверняка крутятся шпионы всех стран мира. Даже бразильским что-нибудь да интересно, а о франкистских, немецких и иных европейских говорить не будем.
Иван Афанасьевич, ловко оперируя набором из четырех известных ему языков, легко выдавал себя за палубного матроса без специальности, то отставшего от своего парохода, то добровольно уволившегося в поисках более выгодной службы. Иногда — за бродягу, ищущего приключений там, где ни один дурак искать не будет. Географию он знал прилично, не путался в названиях портов всем известных, вроде Сан-Франциско, или экзотических, типа Рабаула и Папеэте, где вообще никто никогда не бывал. Тщательно пролистал справочник Ллойда, в котором содержались списки и технические данные почти любого судна крупнее портовой баржи, за последние двадцать лет выходившего на «голубые дороги». Подловить его на несообразностях было трудно, особенно потому, что он никогда не вдавался в детали и избегал общения с настоящими моряками.
При этом деньгами он сорил совершенно не соответственно своему заявленному статусу. Будто пират, выбравшийся развлечься на берег какой-нибудь Тортуги
[51]
. Находились желающие в темном переулке проверить содержимое его карманов. Да куда там любителям, никогда не ходившим на задержание банды в Марьиной роще! Иногда достаточно было показать тонкую и длинную финку, отточенную до золингеновской бритвенной остроты. Блеск клинка и манера держать ее в руке отпугивала большую часть дилетантов. Некоторым приходилось показать, что это не просто красивая игрушка.
Не вдаваясь в подробности, скажем, что тактика себя оправдала. Раз-другой с ним заводили прощупывающие разговоры мужчины посерьезнее портовой шпаны, но уж больно неконкретно. Особенно для него, не знающего тонкостей интонаций и жаргона. Дома, конечно, он легко разобрался бы, чего реально стоят и что на самом деле имеют в виду ребята хоть с Котлов, хоть с Нижней Масловки. Здесь понял только главное — предлагается хорошо оплачиваемая работа наемного убийцы. Кого убить, зачем — пока речи не было. Требовалось принципиальное согласие. Он ответил уклончиво, ни да ни нет, видно, мол, будет. Начал задавать наводящие вопросы и где-то, очевидно, прокололся.
Не так ответил, не так посмотрел. Специалистам достаточно.
Догнали его на самом выходе на широкую, людную улицу. Шаги преследователей были бесшумными: умение бегать по местной брусчатке и подходящие подошвы. Буданцев оглянулся в самый последний момент — заносящий руку с подобием обрезка водопроводной трубы человек не сдержал дыхания, слишком громко взглотнул воздух. Тут же и получил снизу вверх, с поворотом, удар в переносицу.
Дрался московский опер хорошо, с молодости научился и постоянно форму поддерживал. Чем под руку попадется. Той же перехваченной резиновой палкой, что он принял за трубу. Ногами, и кулаком свободной руки тоже. Человек пять он свалил на мостовую, «с телесными повреждениями средней тяжести», как закон формулирует. Сломанные руки, ребра и челюсти. Если бы захотел пустить в ход пистолет — успел бы всех перестрелять, делать нечего. Да и резерв у него имелся — с соседнего перекрестка, расположенного метров на двадцать выше этого, мигнула ему коротким взблеском мотоциклетная фара. Прав был Григорий Петрович, когда велел парней на двухколески посадить. Где нужно проскочат, даже по узким, непроезжим для другого транспорта улицам, в самых неожиданных местах прерываемых пологими гранитными лестницами. Под куртками у сержантов двадцатизарядные «астры», хватит, чтобы порядок навести.
Однако замысел был другой. Подставка. Потому, не прекращая отбиваться, Буданцев условным жестом показал, что в помощи не нуждается. Ребята наблюдали за ним в хорошие бинокли, все поняли правильно.
В нужный момент, окончательно убедившись, что у нападавших нет цели его убить, он упал на мостовую, изображая наконец-то сраженную жертву.
Смотрел, прижавшись щекой к камням, как из двери магазинчика напротив вышли три человека совсем другого вида, чем те, что затеяли уличную драку.
Что-то коротко скомандовали, слов Буданцев не расслышал. Оставшиеся на ногах занялись осмотром и оказанием первой помощи потерпевшим товарищам, а его самого подняли и понесли к длинной черной машине, ждавшей за углом.
«Хорошо, — подумал Буданцев, — это уже серьезней. Лишь бы мои парни не отстали…»
Глаза ему не завязывали, просто задернули шторки на окнах, посадили на откидное сиденье, спиной вперед, и велели не вертеть головой. Вообще обращались уважительно, под ребра стволами не толкали. Обыскали так небрежно, что опер чуть не засмеялся. Охлопали карманы, подмышки, рукава, ноги до колен, отобрали финку. А того, что под матросскими клешами, у щиколотки, пристегнут аккуратный «браунинг», не заметили. Похоже, принимали не слишком всерьез, в рамках «легенды», хотя нестыковка была очевидна — с портовым бродягой логичнее было бы все вопросы решить в ближайшем притоне.
Везли недалеко, километра два, с десятком поворотов, которые Буданцев тщательно считал и примерно представлял, куда его доставили, когда машина остановилась.
Со скрипом закрылись высокие ворота, ему предложили выходить. Двор был небольшой, типичный, можно сказать, со всех сторон окруженный стенами старого трехэтажного особняка. Слева и справа по одинаковому высокому крыльцу, позади глубокая темная подворотня. Из нескольких окон на сероватые плиты падают пятна света. В тени за крыльцом стоят еще две машины, вроде «Фиаты», но издали разобрать трудно.
Буданцева узкой лестницей провели на второй этаж. Он шел молча, не пытаясь протестовать, возмущаться, задавать бессмысленные в его роли и положении вопросы. Сопровождающие тоже молчали.
В довольно просторной комнате, обставленной в стиле гостиной девятнадцатого века, его встретил господин одного с ним возраста, но одетый поприличнее, в темную тройку с галстуком.
— Присаживайтесь, — указал он на диванчик рядом с круглым столом. Жестом отпустил конвоиров. — Курить желаете?
— Не откажусь. — Буданцев потянулся к коробке с сигаретами.
— Не в обиде, что приглашение встретиться выглядело не совсем вежливо?
