Фон Трипп вздохнул и взглянул на золотой перстень с
печаткой, который носил на левой руке.
– Она слишком юна, Иоганн. В сущности, Ариана еще
ребенок. – Он снова вздохнул. – Да и времена сейчас тяжелые. Я хочу,
чтобы у Арианы была возможность принять столь важное решение не под гнетом
внешних обстоятельств, а по велению сердца. – Он печально покачал головой:
– Если, конечно, нормальные времена когда-нибудь наступят.
– Ты прав, Манфред. Времена сейчас действительно неважные. И
именно поэтому вам лучше не тянуть со свадьбой. – Лейтенант понизил голос:
– Сам понимаешь, долго мы не продержимся.
– Думаешь, не выдержим натиска американцев?
Иоганн покачал головой:
– Честно говоря, меня больше беспокоят русские. Если они
доберутся до Берлина первыми, нам всем конец. Одному Богу известно, что они
здесь устроят. Если даже мы останемся в живых, нас наверняка загонят в
концлагеря. У человека семейного все-таки больше шансов избежать этой участи.
Да и американцы будут к Ариане любезнее, если она получит статус законной жены
кадрового офицера.
– Неужели ты думаешь, что конец так близок?
Иоганн отвел глаза и замолчал.
– Видимо, да, – сказал он не сразу. – И так же
считает ближайшее окружение фюрера.
– Сколько же мы сможем продержаться?
Приятель пожал плечами:
– Два месяца, три… Если произойдет чудо, то четыре. Но война
почти закончена. Германия никогда уже не будет такой, какой мы ее привыкли
видеть.
Манфред медленно кивнул, думая, что Германия и так уже давно
перестала быть страной, которую он когда-то так любил. Может быть, после войны
у нее появится шанс возродиться вновь – конечно, если союзники не разорят ее дотла.
В последующие дни Манфред с крайней осторожностью попытался
выяснить, насколько достоверна информация, полученная им от Иоганна.
Осведомленные знакомые дали понять, что именно так дела и обстоят. Вопрос
заключался не в том, падет ли Берлин, спорили лишь, сколько он продержится. И
тогда фон Трипп понял, что необходимо сделать кое-какие приготовления.
Он переговорил с нужными людьми и через два дня сделал
Ариане подарок, приведший ее в полный восторг.
– Какая прелесть! – восхитилась она. – Но ведь у
нас уже есть «мерседес»!
Перед домом стоял серый невзрачный «фольксваген» модели 1942
года. Человек, продавший Манфреду автомобиль, утверждал, что машина прочная и
надежная. Если бы не бомбежка, после которой хозяин «фольксвагена» потерял обе
ноги, он ни за что не расстался бы со своим сокровищем. Манфред не стал
объяснять Ариане, по какой причине автомобиль поменял хозяина. Без лишних слов
он усадил ее за руль и сам сел рядом.
– Мой «мерседес» остается. А эта машина будет твоей.
Они сделали круг по кварталу, и Манфред убедился, что Ариана
водит машину не так уж плохо. Весь последний месяц он давал ей уроки вождения
на своем «мерседесе», а «фольксваген» в управлении гораздо проще. Когда они
вернулись к дому, у Манфреда был такой озабоченный вид, что Ариана тоже посерьезнела.
Коснувшись его руки, она спросила:
– Манфред, зачем ты купил эту машину?
Она и так догадалась об истинной причине, но хотела, чтобы
он сам об этом сказал. Неужели нужно будет уезжать? Неужели придется скрываться
бегством?
Манфред взглянул на нее, в его глазах застыли тревога и
страдание.
– Ариана, я думаю, что война скоро кончится. Это будет
облегчением для всех нас.
Он обнял ее и крепко прижал к себе.
– Но перед самым концом нам предстоят тяжелые испытания.
Берлин, очевидно, подвергнется штурму. Наша армия без боя не сдастся. Это будет
не похоже ни на аншлюс
[1]
, ни на падение Парижа. Мы, немцы,
будем биться до последнего, американцы и русские тоже не отступят… Скорее всего
последняя битва войны будет самой кровопролитной.
– Но ведь мы с тобой в безопасности у нас дома.
Ариана очень не любила, когда Манфред чего-то боялся, а
сейчас было видно, что он не на шутку испуган.
– Может быть, и так. Но я не хочу рисковать. Если город
падет, если его оккупируют, если со мной что-нибудь случится… Я хочу, чтобы ты
села в эту машину и уехала отсюда. Как можно дальше.
Он произнес эти слова с такой железной решимостью, что в
глазах Арианы отразился ужас.
– Когда кончится бензин, ты бросишь машину и дальше пойдешь
пешком.
– Я должна бросить тебя здесь? Ты с ума сошел! Да и куда я
пойду?
– Куда угодно. К ближайшей границе. Доберешься до Эльзаса,
оттуда – во Францию. Американцам скажешь, что ты эльзасская уроженка, все равно
они ничего в этом не смыслят.
– К черту американцев! Что будет с тобой?
– Я разыщу тебя. Но сначала нужно покончить с делами здесь.
Бежать я не могу. У меня есть долг, я – офицер.
Но Ариана отчаянно замотала головой, приникла к нему и
вцепилась в его рукав изо всех сил.
– Манфред, я тебя не брошу. Никогда. Если меня убьют – пусть.
Даже если Берлин обрушится мне на голову, все равно я тебя не оставлю. Мы будем
вместе до самого конца. Если что, пусть забирают нас обоих.
– Не нужно драматизировать.
Он погладил ее, обнял. Манфред понимал, что его слова пугают
Ариану, но он должен был все ей объяснить. Кончался март, и ситуация стала
гораздо более критической, чем в декабре. Британцы и канадцы дошли до Рейна,
американцы оккупировали Саарбрюккен.
– Ну, раз уж ты решила быть со мной…
Он ласково улыбнулся. Дело в том, что Манфред собирался
воспользоваться советом Иоганна. Действительно, положение любовницы офицера
вермахта делало Ариану слишком уязвимой. Уже одно это было достаточной
причиной.
– Если вы, моя юная госпожа, так упрямы, может быть, все же
соизволите выйти за меня замуж? – улыбнулся он.
– Как, сейчас? – поразилась Ариана.
Она знала, что Манфред хочет во что бы то ни стало дождаться
конца войны. Но он подтвердил свои слова кивком, и Ариана тоже заулыбалась. Ей
не нужно было выискивать какие-то особые причины – достаточно было взгляда,
которым он на нее смотрел.
– Да, прямо сейчас. Я не хочу больше ждать. Ты должна стать
моей женой.
– Ура!
Она радостно замолотила кулаками по его спине, потом
отодвинулась, запрокинула голову, и лицо ее просияло детской счастливой
улыбкой.
– И у нас прямо сразу будет ребенок, да?
Манфред расхохотался:
– Ариана, милая… Может быть, все-таки подождем несколько
месяцев? Или ты думаешь, что к тому времени я буду уже слишком стар и не смогу
сделать ребенка? Ты из-за этого так торопишься?
