– Да, вот такому нам учиться и учиться…
– Не скромничай. На даче ты так лихо импровизировала…
Герта смотрела на них сбоку, до невозможности тонко улыбаясь. Милуются, понятное дело. Но Вадим Петрович партию провёл действительно аккуратно. Хоть в учебники вноси. Одно было Герте непонятно – для чего эта милицейская машина оказалась напротив подъезда именно в момент их появления? И отчего взгляд сержанта за рулём не соответствовал его роли и должности?
Глава тринадцатая
В пасмурный летний день очень приятно идти по аллеям густого двухсотлетнего парка в самом центре Москвы. Даже не верится, что совсем рядом гудят тысячами машин и стоят в пробках Садовое кольцо, Олимпийский проспект, проспект Мира и менее мощные транспортные артерии. Словно и нет вокруг гигантского мегаполиса. Липы пахнут, зеленеют газоны и лужайки, словно в каком-то Гайд-парке. В обширном пруду плавают утки и лебеди, бабушки с детьми неспешно прогуливаются. Благорастворение воздухо́в, одним словом.
Только Фёста, которого, пока он здесь один, снова можно называть просто Вадимом Ляховым, здешнее благолепие, невзирая на наличие двух прелестниц справа и слева, не слишком умиротворяло.
Герта передала ему своё впечатление от сержанта, сидевшего за рулём подвёзшей их машины, он им сообщил то, что услышал от майора Бориса Ивановича, и кое-какие собственные мысли.
Нельзя сказать, что он, как Михаил Берлиоз на Патриарших прудах жарким московским вечером, почувствовал внезапный укол тупой иглы, засевшей в сердце. И «необоснованного, столь сильного страха, что ему захотелось тотчас же бежать отсюда без оглядки», Вадим тоже «не испытал»
[130]
. Кое-чем существенным он отличался от председателя МАССОЛИТа, оказавшегося невинной жертвой слишком мощных, чтобы даже просто вступать с ними в дискуссию, сил.
Вадим каким-то не описанным в анатомическом атласе Синельникова органом ощущал тревогу, и это тоже понятно – надвигающаяся гроза на многих людей действует не самым благотворным образом. А если вдобавок к этому учесть факторы уже совершенно материалистические… С давних времён известно: «Минуй нас прежде всех печалей и барский гнев, и барская любовь». Связываться со всей «машиной государства российского», даже пребывающей в полуразобранном состоянии, одиночке не слишком разумно. Могущественные «братья» давненько не давали о себе знать, да если бы вдруг и дали… В данный конкретный момент он сам по себе на этой аллее и мало чем отличается от персонажа фильма «Три дня Кондора». За одним исключением – герои-одиночки далеко не всегда выигрывают поединки с такими организациями, как ЦРУ, НКВД, МГБ, РСХА. В кино – почти всегда, но у нас тут, к сожалению, не кино.
Ясное дело, знал, братец, на что шёл, сначала перчику в чересчур пресную жизнь захотелось добавить и денег подзаработать, потом втянулся. Но вот последнее время ситуация начала обостряться как-то слишком резко и, более того, малопонятно. Хорошо Секонду, при самом катастрофическом раскладе ему грозит всего лишь опала, но ни орденов, ни дарованных ими «преимуществ по службе» сам Император лишить не может, согласно указам «О вольности дворянства».
А ему, «смерду советского разлива», с четырьмя (и коробки теперешних спичек не стоящими) латунными звёздочками капитана медслужбы запаса, который «никто и звать его никак», в какую сторону думать прикажете? Даже в тайге или джунглях, выйдя на охоту, примерно представляешь, с кем дело иметь придётся – с медведем, уссурийским тигром или гигантской гиеной Гишу, «ужасом толстокожих»
[131]
.
Сейчас обстановка похуже. Интересное сравнение пришло в голову: каково пришлось бы Роммелю с его корпусом, окажись он вдруг в Синайской пустыне пятого июня тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года, на месте Моше Даяна
[132]
? Без предварительного инструктажа, естественно. Силы-то есть, а с кем воевать, за что и с какими целями – полный туман.
Причём сейчас – в буквальном смысле. Видимость вдруг упала до полусотни метров. Глядишь, вот-вот ливень хлынет. Пора и под крышу. От атмосферных осадков спрятаться, да и «спину прикрыть». Врагом сейчас может быть (или оказаться) каждый, за исключением, естественно, этих двух девчонок. Теперь выходит – втроём против всего мира.
– Первое, господа поручицы, – начал он инструктаж, не закончив «стратегической мысли». – Что бы ни случилось – «тяжёлого оружия» не применять. Нам мясорубка в центре города ни к чему. Если что – рукопашный бой и пресечение попыток неприятеля использовать огнестрельное оружие парализующим излучением. Устанавливаем дальнобойность блоков метров на сто, дальше бессмысленно. Если сейчас по нам пальнут из «снайперки» – и не увидим, и не парируем. Одна надежда на гомеостаты. Кто сохранит боеспособность, вытаскивает остальных на Столешников. Это ясно?
Его личные «валькирии» выразили полное согласие.
– Теперь второе. Мне так кажется, что сейчас нами интересуются примерно три силы: бандиты, которым Шульгин с Новиковым очень обидно хвост прищемили. Нашу квартиру они давно пасли, по самой обычной логике. Смотрящего, с его кавказско-закавказской «пехотой», мы не так давно по всем понятиям опустили. Причём настолько глубоко…
Фёст даже расцвёл от удовольствия, вспомнив ту историю.
– Дальше – люди Контрразведчика, на встречу с которым мы сейчас идём. Он готов сделать на нас ставку, но остерегается. Они все остерегаются, – с прорвавшимся раздражением сказал Вадим. – Раньше люди, претендующие на настоящую власть, плохие они были или хорошие – не наше дело, умели голову на кон поставить. «Аут Цезарь, аут нихиль», а нынешние! На дерьме сметану собрать, на грош пятаков наменять – вся их идеология!
Ну и последнее – то ли оппоненты, то ли просто соперники нашего сегодняшнего партнёра. Прознали что-то про странные контакты Президента, сами решили или пресечь, или поучаствовать. Вот и весь расклад, девчата. Доходчиво командир изложил? Грустно не стало?
Следует сделать ещё одно пояснение – Ляхов-этот всего пятнадцать лет назад, невзирая на должности и приличное материальное положение отца, собственную эрудицию и культуру, едва не пошёл по пути своих лиговских приятелей, только начинавших формировать основу пресловутого «бандитского Петербурга». Достаточно было вокруг людей, умевших вербовать в свои бригады именно таких, как он – не тупых люмпенов с окраин, а студентов-юристов, химиков, компьютерщиков, мастеров разных видов спорта, изобретателей-самоучек. С его способностями стрелка – прямая дорога в киллеры высокого разбора. Особых моральных преград, по тогдашнему настроению и стилю отношения к фраерам, а уж особенно – ко всем видам власти, существовавшей на рубеже восьмидесятых – девяностых годов прошлого века, Ляхов не испытывал. Другое дело, того же самого природного ума и характера хватило, чтобы сообразить – ларьки курочить или «крышевать», в «бригаду» бритоголового амбала идти – смысла никакого. «Украл, выпил, в тюрьму – романтика!» – не его тезис.
