Тюлька сидел на скамейке и собирал конструктор. Трансформера. Превращается в мотоцикл и обратно. Бабушка подарила. Аксён сел рядом.
— Пойдем домой, а? — предложил Тюлька.
— Бабушка обидится, нельзя.
— Не, не обидится, я у нее отпросился. Она понимает все. Мне тут надоело. А дома сейчас как раз, спокойно…
— А торт?
— С собой возьмем. Бабушка нам завернула уже… Слушай, а давай к Семиволковым сходим, а?
— Сейчас?
— А что? Поезд еще нескоро, а тут недалеко.
— А ты помнишь куда?
— Ну, да, конечно помню. Надо идти от вокзала, потом на улицу Кирова, потом…
Два квартала вверх.
— А там водокачка будет… Дальше до моста.
Четыреста двадцать семь шагов, это если считать от колонки.
— Посмотрели бы как раз, если уж в городе. Ты ведь с зимы не ходил к ней?
— Ну да… Знаешь, Тюлька, их ведь дома нет скорее всего…
— Почему?
— Ну, если они уже не приехали, то это значит, что они к тетке отправились. На море.
— А может, они уже вернулись?
Аксён ощутил тепло под коленками.
— Они ведь вполне могли уже и вернуться?
— Могли…
— Давай тогда посмотрим!
Тюлька схватил Аксёна за палец и потащил в сторону улицы Кирова, но уже возле водокачки Аксён остановился, потому что…
Потому что остановился. И дальше Тюлька отправился один, по Кирова, сначала посередине улицы, затем сбился к забору и уже вдоль забора, озираясь и вздрагивая, потрусил дальше. Аксён остался ждать, но это было даже не ожидание, так, легкий отдых, незаметный. Мимо шагали какие-то пацаны в рабочей форме, пэтэушники следовали на практику. Они поглядывали на Аксёна хмуро и неодобрительно, видимо, узнавали. Аксён тоже узнал нескольких, тех, которых он раньше колачивал, но не испытал ни злобы, ни торжества, скорее напротив, ему приятно было видеть знакомых. Он даже кивнул им, но в ответ пэтэушники гордо отворачивались.
Тюлька не возвращался. Можно уже сходить и вернуться, и еще раз сходить и вернуться, Аксён стал думать — почему так и ответ ему представлялся только один — Семиволковы дома. И Тюльку уже угостили мороженым, и Петька уже показал ему свои новые игрушки, а сейчас они подключили «Соньку», устроились на диване и с радостными визгами расправляются с электронными монстрами.
Аксён закурил.
Тюлька и Петька сражаются в «Сони», а Ульяна спрашивает почему брат не пришел, а Тюлька отвечает, что брат испугался и стоит ждет, сейчас, он расстреляет вон того рогатого с четырьмя руками и сбегает, позовет…
Аксён покраснел. Глупо так стоять, на самом деле могут ведь подумать, что он испугался. Или что стесняется.
Он вдруг на самом деле понял, что стесняется. Они очень давно не виделись, и она изменилась. И он тоже. Разные люди, и даже, может быть, уже немного чужие.
— Я тут, — сказал Тюлька за спиной.
Аксён повернулся.
Тюлька как Тюлька. Мрачный.
— Пацанов пэтэушных увидел — прятался, поэтому и долго, — пояснил Тюлька. — А потом обходил еще, думал, за мной побегут…
— Ну и что? — нетерпеливо перебил Аксён.
— Закрыто. Свет не горит, никого не видно.
— Я же тебе говорил…
— Они что, насовсем уехали? — опередил Тюлька.
— Да нет, я же тебе говорил. Они на море сейчас… Они приедут. Петька тебе раковину привезет.
— Какую еще раковину, у нас есть…
— Не ту, где руки моют, а ту, в которую дудят. Как в трубу.
— Да зачем мне раковина, он «Сони» хотел…
Тюлька вздохнул.
— Да будет у тебя «Сонька» твоя…
— Когда?! — подпрыгнул Тюлька.
— Потом. Заработаешь и будет.
— Ага, — Тюлька хмыкнул, — потом… Зачем мне оно надо будет — потом. Я вырасту уже…
— Ну, «Соньку» надо заслужить…
— А почему я не заслужил? — обиженно всхлипнул Тюлька. — Петька заслужил, а я нет? Мы оба маленькие, мы еще ничего не заслужили… А у него есть…
Аксён не знал почему.
— Давай домой, — сказал Аксён. — К бабушке то есть. Там, наверное, все уже готовы.
— Пойдем домой лучше, к нам. Я дойду, честное слово! А эти пусть тут остаются, я не хочу их тащить…
— Да ты не будешь их тащить, не волнуйся…
— Давай домой! — ныл Тюлька. — Я не хочу как в прошлом году чтобы…
«Я тоже не хочу!» — хотел крикнуть Аксён.
Не хочу их тащить! Пьяного Чугуна, пьяную мать…
Было бабушку жаль. Ей придется на это смотреть. Нет, конечно, она ничего не видит… хотя такое и видеть нечего, лучше не видеть. Придется их тащить.
— Если дядя Гиляй сильно напьется — можно будет его ограбить, — сказал Аксён. — У него наверняка куча бабок.
— Да он не напивается никогда, его не ограбить. Давай побежим домой…
Тюлька принялся ныть громче, но Аксён его уже не слушал, схватил его за руку и рванул вперед.
— Что это? — удивился Тюлька в районе вокзала.
— Поют, кажется… — Аксён остановился. — Точно поют.
— Я же говорил — лучше домой, мне их эти песни…
— Поздно, — сказал Аксён. — Уже поздно…
Не поздно, но бабушка была человеком.
— Пойдем.
Дядя Гиляй, развалившись на скамейке, рвал баян, орал про в нашей деревне огни не погашены, ты мне тоску не пророчь. Хор ветеранов труда подтягивал из последних старческих сил. В конце улицы выли собаки.
— Сейчас бы их… — Тюлька скрежетнул зубами.
Мать лежала головой на столе, держалась за апельсин. Бабушка убирала посуду. Чугуна не видно.
— Ба, тебе помочь? — спросил Аксён.
— Да чего тут помогать, я уж сама привыкла.
— Ладно…
Он хотел сказать, что сейчас он ее уберет, мать то есть, но решил, что усугублять не стоит.
— Переезжайте ко мне, — предложила бабушка. — Летом. Славику в школу надо ходить. Да и тебе… Надо как-то жить.
— Надо, — согласился Аксён. — Переедем. Обязательно.
— Вот и хорошо. Я вам там собрала, не забудь…
Аксён вдруг понял. Что бабушке стыдно. Стыдно перед ними, что все так получилось. Не сейчас получилось, а вообще. И что она уже ничего исправить не может, за это ей тоже стыдно.
— Мы приедем, — сказал он, — в июне.
— Вот и хорошо.
Аксён подсел к матери, пощипал ее за руку.
