– Не пей, – внезапно сказал скрипучий голос.
– Кто здесь? – подпрыгнула я.
– Не трогай кофе! – прозвучало в ответ.
Я повернулась на звук. Понимаю, вы мне сейчас не поверите, но он шел из моей сумки.
– Что такое? – испугалась я.
– Не прикасайся к напитку, – вещал ридикюль. – Вот дура, забыла дома мобильный. Жопа с ушами! Не дотрагивайся до каппучино, откажись.
Я схватила сумку и раскрыла ее. Ну надо же! Действительно, сотового нет.
– Чего глазами хлопаешь? – прокряхтела сумка.
Я отбросила торбу в дальний угол дивана, та незамедлительно заругалась:
– Блин, кретинка!
Я ощутила себя Алисой в стране чудес, не хватало только белого кролика. Боже, я схожу с ума!
– Что с тобой? – озабоченно спросила Ира, входя в комнату с подносом. – Побледнела до синевы.
– Душно, – выдавила я из себя и схватила чашку.
– Сейчас окно открою, – сказала Ира и пошла через комнату.
– Не пей, – чуть слышно пискнул ридикюль.
Я вздрогнула, опрокинула в себя одним махом каппучино и спросила:
– Слышишь?
– Что? – изумилась Ира, толкая раму стеклопакета.
– Кто-то говорит.
– На кухне радио работает, я его никогда не выключаю, – пояснила хозяйка.
Мне стало смешно. Все странности имеют реальное объяснение. В районе Бермудского треугольника аномальное магнитное поле, чудовище Несси – муляж, созданный шутниками, зеленые человечки не прилетают на Землю, они, равно как и розовые мыши, продукт воображения алкоголиков. А сумки не умеют говорить.
– Полегчало? – поинтересовалась Ира.
– Да, – кивнула я. – Наверное, у меня давление упало, даже голова слегка кружится.
– Сможешь пойти?
– Куда?
– За фотографиями и письмом Розы Фельдман.
– Они у тебя не здесь?
– Если все хранить в квартире, погибнешь под толщей мусора, – усмехнулась Ирина. – В нашем доме у каждого хозяина есть кладовка, вход в нее со двора. Ты как? Нормально себя чувствуешь?
Меньше всего мне хотелось выглядеть в глазах Иры больной. Ну согласитесь, это по меньшей мере странно: в первый визит к Ефремовой у меня случился гипертонический криз, и сердобольная хозяйка оставила меня на ночь, и теперь той же гостье снова нехорошо…
– Нормально, – пробормотала я.
– Тогда пошли, – кивнула Ира, и мы направились к двери.
У меня перед глазами затряслась серая сетка. Ира, присев на корточки, завязала шнурки ботинок, накинула куртку, взяла какой-то длинный предмет, упакованный в брезентовый чехол, и пояснила:
– Дверь в чулан плохо открывается, надо ее подцепить, тут у меня инструмент.
Мы вышли во двор.
– Сюда, – скомандовала Ира, – левее!
– Стой! – чуть слышно просвистела висящая на плече сумчонка. – Ни шагу вперед!
Мне стало совсем нехорошо. Голова кружилась, в глазах темнело.
– Сворачивай в арку, – велела Ирина, – иди вперед!
Я покорно почапала в указанном направлении, услышала какое-то шарканье. И тут вдруг мне вспомнилось: только что покинутая прихожая, хозяйка, шнурующая обувь… Я резко обернулась, попятилась и, уже опускаясь на асфальт, увидела несколько фигур, бегущих с разных сторон к Ефремовой.
Что может быть прекрасней, чем проснуться утром около одиннадцати часов и услышать, как в кухне Гри фальшиво напевает арию из оперы «Паяцы»? Я вскочила, накинула халат и ринулась на звук с воплем:
– Милый, ты приехал!
Крик застыл в горле – в нашей небольшой кухоньке неожиданно оказалось много посторонних. У стола сидели трое: девушка и двое мужчин (дядька лет сорока и старик самого нелепого вида). Дедушка походил на психа, удравшего из поднадзорной палаты. Его седые волосы на концах были покрашены в интенсивно синий цвет, начесаны, залачены и поставлены веером. Безумный хаер вдобавок был украшен серебряной ленточкой наподобие той, которой иногда перевязывают коробки с конфетами. Хороши были и уши старичка – их сплошь усеивали колечки разной величины. Торс деда обтягивала майка с крайне неприличной надписью. Я не поклонница ненормативной лексики, поэтому не стану цитировать выражение, посылавшее народ в пешее путешествие с сексуальным уклоном.
Мужчина средних лет выглядел полнейшей противоположностью пенсионера. Он был облачен в строгий костюм чиновника, голубую рубашку и неброский галстук. Если старик притягивал внимание, то второй представитель сильного пола сливался с толпой. Отвернешься – и через секунду забудешь его лицо, настолько оно стандартно и неинтересно.
Девушка оказалась красавицей, к тому же осыпанной бриллиантами и стразами. Камни сверкали в ушах, на шее, пальцах, запястьях, они украшали и полупрозрачную блузку. Вдобавок от красотки пахло дорогими духами, а ее белокурые локоны уложила в нарочитом беспорядке умелая рука дорогого стилиста.
– Вы Марта Карц, – ахнула я.
– Да, – улыбнулась светская львица, – рада знакомству.
В ту же секунду к моему горлу подкатил комок. Однако что происходит у нас дома? Зачем тут расселись эти клоуны? А я в разобранном виде – стою в халате, растрепанная, без макияжа…
Гри, как всегда одетый в джинсы и пуловер, отошел от плиты.
– Танюш, хочешь яичницу? – спросил муж.
– Нет! – гаркнула я.
– Можно мне? – потерла цыплячьи лапки Марта. – Жрать охота!
– Давай, голубчик, наваливай, – протянул свою тарелку старик. – И не жадничай!
Я вздрогнула.
– Вы Дима?
– Привет, – обронил старик.
– Коробков? – не успокаивалась я.
– Ну? – поднял бровь безумный дедушка.
– Ты?
– Я.
– Сколько же тебе лет?
– Семьдесят, – ответил Дима и возмутился: – Почему Марте четыре глазка, а мне два?
– Тебе надо вывести глистов, – посоветовала ему светская львица и с аппетитом зачавкала. – Жрешь весь день, без остановки.
– Айн момент… – надулся Коробков. – Кто из нас обжора? У тя на тарелке яишницы в два раза больше.
– А ты чипсы лопал, – не сдалась Марта, – орешки, булки и сухари. Пока мы в засаде парились, ты весь корм истребил, мне ни крошечки не перепало.
– Ну ваще! – простонал Дима.
– Хорош лаяться, – отмер «костюм».
– Йес, босс, – бойко ответил Коробков. – Пункт первый всеобщих правил: шеф всегда прав. Пункт второй: если начальник не прав, смотри пункт первый.
Я села на табуретку.
