– Значит, в сумке был микрофон? – вернулась я к прежней теме.
– Еще камера, передатчик, маячок и куча всего, – самодовольно засмеялся Гри. – Слышь, Марта, какая торба считается самой дорогой?
– Да есть одна крутая фирма, – тут же откликнулась Карц, – некоторые ее изделия стоят около двадцати тысяч долларов, лист ожидания расписан на год.
– Гордись, Таняшка! – заржал Коробков. – Твоя клеенка будет подороже раза в три! Но какой же надо быть дурой-бабой, чтобы отдать за кусок кожи с ручкой двадцать тысяч? Офигеть прямо!
– Вы знали, что Ирина опасна, и все равно не остановили меня? – прошептала я.
– Убийцу следовало поймать, – резонно заметил Чеслав Янович, – а ты находилась под нашей защитой.
– Ирина угостила меня, глупую, кофе с каким-то лекарством! Я могла умереть!
– Нет, – возразила Марта, – только не в ее квартире. Убийца решила прибегнуть к давно привычному сценарию – прихлопнуть вредную Таню в подворотне.
– Ботинки! Она зашнуровывала мужские ботинки и взяла чехол с какой-то палкой! Сказала: дверь в подвал тугая, надо подцепить! – завопила я. – Но у меня так кружилась голова, что я не придала значения увиденному.
– А я велел тебе не пить кофе, – напомнил Коробков. – Несколько раз предупреждал! Ира ушла, а Димочка тебя предостерег.
– Я чуть с ума не сошла, когда сумка заговорила, – призналась я. И рассердилась: – Вы поступили безрассудно! Использовали меня в качестве наживки, и я…
– Ирина арестована, а ты, если, конечно, захочешь, можешь работать с нами, – перебил меня Гри. – Прошла экзамен.
– С кем работать? – окончательно растерялась я.
– С нами, – повторил муж. – Мы – особая группа, разбираемся только с самыми необычными случаями. Димон – компьютерный гений, Марта может проникнуть в любое общество, Чеслав Янович – лучший психолог из всех живущих на земле, я – актер, способный на любую импровизацию.
– Я видела твое фото с Мартой в обнимку, – протянула я. – Хоть ты и в гриме был, я по пальцу тебя узнала.
– Чертов ноготь! – обозлился Гри. – Надо с ним что-то придумать.
– Надеюсь, ты не заревновала? – кокетливо спросила Карц. – Мы так старательно изображали амур! Исключительно для дела!
Я сделала вид, что не слышу заявления светской львицы и решила перевести разговор на другую тему.
– Осталась пара непонятных мне деталей.
– Каких? – тут же заинтересовался Чеслав Янович.
– Галина сказала мне, что Катерина один раз, незадолго до смерти Олега, кричала в своей комнате «Убью! Убью! Больше так не могу». Домработница решила, что она хочет избавиться от мужа.
– Точного ответа на этот вопрос нет, – завел лучший на свете психолог, – но, полагаю, Катерина поняла, что именно Ирина доводит Олега до истерики, и хотела разобраться с сестрой мужа. Слова «Убью, убью» относились к Ире, а не к Олегу. Но только это ничего не значит, просто эмоциональный всплеск. Катерина любила мужа и поэтому не затевала скандалов с его единственной родственницей.
– А еще Вера Петровна упоминала, что лже-Катерина, приехав проверить «детскую», болтала по телефону со своим любовником?
– Но это же был спектакль для психолога, та упомянула бы об этом в кабинете следователя.
– Зачем Лида звонила Фаине Климовне? – поинтересовалась я. – Дочь не понимала, что живет в одном пансионате с матерью, даже встречаясь в столовой, они не узнавали друг друга – время изменило их внешность, да и родственницы были не совсем адекватны психически.
– Ах это… – засмеялся Чеслав. – У Лиды типичная картина дегенерации. Она забывает начисто одно, но другое помнит крепко. Телефонный номер пансиона она знала, и когда выбежала из кафе, решила туда позвонить.
– А почему она ушла? – спросила Марта.
Чеслав поднял правую бровь.
– Кто ж ответит? Лида говорила с Таней и вела себя почти разумно, потом кого-то испугалась, оставила свой мобильный аппарат официантке, побежала к метро, опомнилась. Больным людям свойственно такое поведение – это как качели, туда-сюда, хорошо – плохо, нормально – безумно. Попросив трубку у торговки и набрав номер «Никитского парка», Лида услышала: «Рецепшен», – и пролепетала: «Двадцать четыре», это номер ее комнаты. Но администратор услышала: двести четыре и соединила ее с Фаиной Климовной. Наверное, Лида ожидала, что ей, как обитательнице двадцать четвертого номера, помогут, но услышала вопль старухи: «Кто? Говорите! Что? Где?» Ну Лида и отсоединилась. Случайность, ошибка, но именно она помогла Тане в поисках. А Лида, испугавшись, вдруг вспомнила адрес старой квартиры и поехала туда. Я уже говорил: у психически нестабильных людей случаются проблески сознания.
– А вот еще интересно, почему Таня не узнала Олега? – капризно протянула Марта. – Она же его видела, когда он к ней как к Тигровне бросился.
– Ефремов в тот момент был в панаме и солнечных очках, – ответила я. – А в «Изумрудном» он оказался в пижаме. Трудно было определить, что это один и тот же человек. Каким образом вы столь оперативно устроили поимку Ирины?
Чеслав сцепил пальцы рук в замок.
– Это наша работа. Там, где другие пашут месяцами, мы управляемся за часы. Ирина уже во всем созналась, вот только есть одна загвоздка. По моим расчетам, нож, которым Ирина Ефремова ударила Тигровну, – настоящее орудие преступления, а не кинжал с письменного стола Михаила Олеговича, – должен быть спрятан. Ирина его не выбросила. Она специально подменила его: с одной стороны, боялась, что в лаборатории найдут отпечатки пальцев, с другой… Им ведь можно шантажировать брата всю жизнь.
– Полагаешь? – пробасил Коробков.
– Ирина хранила в чехле прут, которым убивала женщин, и каждый раз, собираясь на дело, брала его с собой. Более того, она надевала одни и те же мужские ботинки. Бывшая спортсменка не выбросила из родительской квартиры ни единого предмета, сберегла скульптуры матери, – перечислял Чеслав. – Это симптом определенного душевного непорядка. Она не могла выкинуть тот нож! Но его не нашли. И где же орудие убийства? Вот уж всем вопросам вопрос. Ответа на него, похоже, не узнать. Ирина будет молчать, ведь наверняка на орудии убийства есть отпечатки ее пальцев.
– Думаю, вы имеете фотографии квартиры Иры? Давайте их сюда, на стол, я покажу тайник! – засмеялась я.
Чеслав открыл портфель и вынул бумажный пакет.
– Ну, попробуй.
Я поворошила снимки, пару минут подумала и сказала:
– Скорее всего, Ирина сунула нож в скульптуру, которую Алевтина Марковна ваяла вечером перед смертью. Клинок легко вошел в мягкую глину, а дочь потом завершила работу матери. Это оказалось легко, Алевтина уже слепила фигуру Прометея, оставались последние штрихи. Ирина показывала мне ее работы, и я хорошо помню свое удивление: что-то там было неправильно. А теперь мне ясно, что именно. Видите, все статуи Алевтины Марковны помещены на небольшие пьедесталы, их украшает вязь из букв?
