— Это вполне могло быть, — повторила Джин и
поспешно Добавила, будто испугавшись, что не успеет сказать главного:
— Пойми меня правильно, Энди: я в самом деле этого
хочу. Очень.
— Именно теперь? — изумленно переспросил он, и она
кивнула в подтверждение своих слов. В маленькой спальне послышалось тихое, как
вздох:
— Именно теперь.
Глава 2
Джин Робертc целыми днями сидела у раскрытых окон своей
квартиры, надеясь ощутить желанную прохладу. Ей казалось, что все их здание
превратилось в адское пекло, что августовский зной, поднимающийся от
расплавленных тротуаров, прокаливает насквозь стены, сложенные из песчаника.
Единственное облегчение приносил ветерок от проносившихся мимо поездов
надземки.
Иногда ей приходилось вставать по ночам с постели и садиться
на ступеньки крыльца, чтобы хоть немного подышать прохладным ветерком, который
поднимали мчащиеся мимо поезда, или же сидеть в ванной, закутавшись в мокрую
простыню. От жары было некуда деться: Джин была на сносях, порой ей казалось,
что ее чрево может лопнуть от натуги. Чем сильнее была жара, тем ощутимее
толкался в стенки живота ребенок, будто знал, что творится снаружи, будто ему
тоже становилось душно.
При этой мысли Джин улыбнулась: так хочется увидеть
маленького. Но до родов еще четыре недели. Через месяц она сможет взять его на
руки. Джин надеялась, что ребенок будет похож на отца. Тот сейчас где-то в
Тихом океане, занятый своим мужским делом. «Воюю против япошек», — писал
Энди в своих письмах. Это слово покоробило Джин: среди служащих ее фирмы была
молодая девушка-японка, которая трогательно о ней заботилась. Она даже брала на
себя часть работы и покрывала Джин, когда та была так слаба, что не могла
двигаться. С огромным трудом добравшись до офиса, она неподвижно сидела за
машинкой, боясь не успеть добежать до туалета, когда начнется рвота.
Ее не увольняли целых шесть месяцев — значительно дольше,
чем обычно держат беременных. Это было благородно с их стороны, и Джин написала
мужу про их великодушие. Она посылала ему весточки каждый день, а от него
получала не чаще одного раза в месяц. Он слишком уставал, чтобы взяться за
письмо, к тому же они доходили с большим опозданием. «Это вам не „Бьюики“ в
Нью-Йорке продавать», — пошутил он в одном из своих писем. Он и теперь
шутил, даже когда писал про скверное питание, про свое окружение, изображая все
лучше, чем это было на самом деле, чтобы не расстраивать Джин.
Ей было очень страшно в первые месяцы, а также в самом
начале, когда в один прекрасный день у нее не осталось никаких сомнений, что
она беременна. В момент отъезда мужа Джин надеялась, что ребенок поможет ей
перенести горе разлуки, но теперь вдруг испугалась. Это означало уход со
службы, одиночество, безденежье. На какие средства она будет содержать себя и
ребенка?
Джин помнила реакцию мужа, когда впервые поделилась с ним
своими подозрениями. Но после того, как она сообщила Энди на фронт и получила в
ответ восторженное послание, все снова представилось ей в розовом свете. К тому
времени истекло уже пять месяцев, и ее состояние немного стабилизировалось.
На досуге будущая мама занялась превращением своей спальни в
детскую. Конверт для ребенка она сшила сама — белый с желтыми лентами. Она
вязала маленькие чепчики, башмачки, кофточки. Стены детской Джин расписала
яркими картинками, а на потолке изобразила белые облака. Увидав это, соседка по
площадке отругала Джин за то, что та забралась на стремянку. Но как еще ей было
убить свободное время? Джин не позволяла себе даже ходить в кино, не желая
тратить ни одного лишнего пенни из своих сбережений и из тех денег, которые
получала за мужа. Все это предназначалось ребенку, с которым Джин собиралась
оставаться дома несколько первых месяцев.
Когда же деньги кончатся, придется искать няню и
возвращаться на службу. Она надеялась, что старенькая миссис Вайсман с
четвертого этажа согласится посидеть с ее ребенком. Эта добросердечная женщина,
живущая здесь уже много лет, пришла в восторг, узнав, что молодая женщина ждет
ребенка. Теперь она навещала ее каждый день, а иногда и поздно вечером, когда
не могла заснуть из-за летней духоты. Если у Джин горел свет, старушка запросто
заходила к ней на огонек.
Но в тот вечер Джин не включала электричество. Обессиленная
нестерпимой духотой, бедняжка сидела впотьмах, прислушиваясь к стуку колес
пробегающих наверху поездов, пока те не перестали ходить поздно ночью и не
возобновили свой бег уже под утро. Наблюдая восход солнца, Джин думала, будет
ли она когда-нибудь в состоянии вздохнуть полной грудью или свалится здесь без
чувств, будто ее придушили. Это был один из тех особенно трудных дней, когда
жара не спадала даже по ночам, когда не помогали и поезда.
Около восьми утра она услышала стук в дверь и решила, что
это пришла миссис Вайсман. С тяжелым вздохом Джин накинула розовый купальный
халат и зашлепала босыми ногами к двери. Благодарение богу, осталось мучиться
один месяц, больше ей не выдержать.
— Привет!..
Ожидая увидеть перед собой свою соседку, она через силу
улыбнулась — и вдруг покраснела, смутившись за свой вид. В дверях стоял,
протягивая ей желтый конверт, незнакомый юноша в коричневой форме, отделанной
песочного цвета галунами.
Джин смотрела ему в лицо, будто не понимая, отказываясь
понимать, — она слишком хорошо знала, что это должно означать. Юноша
взглянул на нее исподлобья, и ей показалось, что лицо его перекосилось, когда
она, выйдя наконец из шока, молча схватила конверт и быстро вскрыла его. Это было
то, то самое…
Она снова взглянула на вестника смерти, сосредоточившись на
знаках различия, нашитых на его форме, и вдруг, не успев вскрикнуть, свалилась
бесформенной кучей к его ногам. Он посмотрел на нее в ужасе и закричал,
призывая кого-нибудь на помощь. Ему было шестнадцать лет, он еще никогда не
видел беременную так близко. Открылись две двери на площадке, кто-то побежал
вверх по лестнице. Появилась миссис Вайсман с мокрым полотенцем, которое она
положила на лицо Джин. Юноша оторопело попятился назад, желая лишь одного —
поскорее убраться из этого тесного и душного здания.
Очнувшись, Джин застонала. Миссис Вайсман и две другие
женщины подвели ее к кушетке — это была та самая кушетка, где она зачала дитя,
где они с Энди лежали вдвоем, предаваясь любви…
«С прискорбием сообщаем… Ваш муж погиб за отечество… убит в
бою при Гвадалканале…» Убит в бою… в бою… У нее снова помутилось в голове.
— Джин!.. Джин! — Соседки старались привести ее в
чувство, но она никого не узнавала. Женщины переглянулись между собой. Элен Вайсман
прочла телеграмму и показала соседкам. Джин медленно приходила в себя, пульс
еле прослушивался. Ей помогли сесть и дали воды. Она тупо взглянула на миссис
Вайсман — и вдруг все вспомнила. Конвульсивные рыдания сотрясли ее тело, не
давая продохнуть. По щекам несчастной катились слезы, она судорожно цеплялась
за миссис Вайсман, которая не давала ей упасть.
