— Я хочу, чтобы ты рассказала мне о нем.
— Зачем?
Он улыбнулся.
— Я сейчас пойду и убью его по первому твоему слову.
— О'кей! Иди! — Она засмеялась — впервые за этот
день.
— Серьезно, Тэн. Мне кажется, что ты должна
выговориться, освободиться от этого.
— Нет, не должна. — Ее это страшило. Как
заговоришь о таком? Лучше уж держать это в себе.
— Он к тебе приставал?
— Вроде того… — Тана посмотрела в окно.
— Расскажи мне…
Она посмотрела на него с холодной улыбкой.
— Зачем?
— Затем, что для меня это важно. — Гарри съехал на
обочину, выключил зажигание и посмотрел ей в лицо. Он вдруг понял, что разгадка
близка: наглухо закрытая дверь может отвориться, он обязан ее отворить ради
самой Таны. — Расскажи мне все.
Она взглянула ему в глаза и молча покачала головой, но Гарри
не хотел отступать. Он нежно взял Тану за руку и услышал ее безжизненный голос:
— Два года тому назад он меня изнасиловал. Завтра
вечером будет ровно два года, славный юбилей.
Гарри стало не по себе.
— Как это было? Ты что, ездила с ним куда-нибудь? Она
мотнула головой.
— Нет, — ее голос звучал еле слышно. — Моя
мать настояла, чтобы я пошла в их дом на вечеринку, устраиваемую здесь, в
Гринвиче. На его вечеринку. Я поехала не одна, а с парнем, который напился и
куда-то пропал, а Билли увидел меня, когда я бродила по коридору. Он предложил
показать мне комнату, где будто бы работала моя мать, и я, как последняя дура, согласилась.
А он завел меня в спальню своего отца, повалил на пол, начал избивать… Он
насиловал и избивал меня очень долго, а потом повез домой и разбил
машину. — Она начала всхлипывать, слова застревали у нее в горле,
казалось, она выталкивает их почти физически. — В больнице со мной
случилась истерика… это было уже после того, как приехала полиция… потом
приехала моя мать… она мне не поверила, подумала, что я пьяная… а паинька
Билли, по ее мнению, не способен сделать ничего дурного… я пыталась рассказать
ей в другой раз… — Она закрыла лицо руками. Гарри обнял ее и начал тихонько
укачивать. Никто не укачивал в детстве его самого, но он не мог слышать ее
горестный рассказ — его сердце обливалось кровью. Так вот почему она ни с кем
не хочет встречаться! Вот почему она такая скованная и напряженная.
— Бедный ребенок… бедная Тана…
Он привез ее обратно в город, нашел такое место, где они
могли спокойно пообедать, после чего вернулись в гостиницу и долго
разговаривали. Тана знала, что ее мать снова останется на ночь в Гринвиче: она
жила там всю эту неделю, чтобы ничего не упустить в подготовке свадьбы.
Высаживая девушку у ее дома, он спрашивал себя, как повлияет все это на Тану и
на их взаимоотношения? Она была самая замечательная девушка из всех, кого он
знал, и, если бы только он разрешил это себе, он влюбился бы в нее без памяти.
Но Гарри слишком хорошо изучил ее за два года и боялся испортить то, что у них
есть. И ради чего? Секса у него хватало, а Тана значила для него гораздо
больше. Потребуется немалое время, прежде чем она излечится от ужасной травмы,
если излечится вообще. Он может быть ей полезен как друг, если не будет думать
о своих собственных потребностях и тащить ее к себе в постель, претендуя на
роль врачевателя.
Гарри позвонил ей на следующий день, потом послал цветы,
написав в записке: «Забудь о прошлом. С тобой все хорошо. Г.». Из Европы он
звонил от случая к случаю, когда выдавалась свободная минутка. Его каникулы
были гораздо интереснее, чем ее: они сравнили свои дневники, когда он вернулся
в город за неделю до Дня труда; Тана к тому времени закончила работать,
наконец-то вырвавшись из фирмы «Дарнинг Интернэшнл». Это было ошибкой, но она
выдержала характер до конца. Они уехали на Кэйп-Код.
— Ты не завела какой-нибудь жуткий роман, пока меня не
было? — спрашивал ее Гарри.
— Нет. Помнишь, я тебе сказала: это откладывается до
первой брачной ночи.
Однако теперь он знал истинные причины ее сдержанности: она
была травмирована насилием, и ей надо было переступить через это. После
признания ей стало легче. Она наконец начала выздоравливать.
— Не будет у тебя брачной ночи, глупышка, если ты
будешь сидеть дома.
Она улыбнулась: было так приятно видеть его снова.
— Ты заговорил, как моя мама. — Как она, кстати?
— Все так же: верная рабыня Артура Дарнинга. Это выводит
меня из себя. Я никогда никому не позволю так обращаться со мной.
Он всплеснул руками в притворном отчаянии.
— Черт побери! А я-то надеялся… — Оба расхохотались.
Неделя пролетела незаметно — так бывало всегда, когда им
было хорошо. Вдвоем на Кэйп-Код — об этом она могла только мечтать. Гарри
прятал свои истинные чувства, и их отношения оставались прежними. Потом они
разъехались по своим общежитиям, начав учебу на младшем курсе продвинутого
колледжа. Год пролетел незаметно. Следующим летом Тана осталась работать в
Бостоне, а Гарри улетел в Европу. По его возвращении они снова отправились на
Кэйп-Код, и на этом счастливое время окончилось. Оставался один год до
вступления в реальную жизнь. Они, каждый по-своему, старались не слишком
забивать себе этим голову.
— Что ты собираешься делать? — хмуро спросила его
Тана как-то вечером.
Уступив его настояниям, она согласилась познакомиться с
одним из его товарищей, но дело у них не клеилось. Тана не интересовалась им
всерьез, чему Гарри был втайне рад. Но он все же надеялся, что такие, ни к чему
не обязывающие встречи будут ей полезны.
— Он не в моем вкусе, — возражала ему Тана.
— Откуда тебе это знать? Ведь ты ни с кем не
встречалась целых три года.
— Я теперь вижу, что ничего не потеряла. Он усмехнулся.
— Ты — настоящая стерва.
— Нет, серьезно, Гарри. Что мы будем делать после
окончания колледжа? Ты думал о магистерской степени?
— Ну, нет! С меня довольно. Не протирать же мне штаны
за школьной партой до конца жизни! Я выхожу из игры.
— И что потом? — Тана мучилась этим вопросом уже
два месяца.
— Откуда мне знать? Наверное, поживу какое-то время в
Лондоне, в доме отца, пока он смотается в Южную Африку. Может быть, поеду в
Париж или в Рим, потом вернусь сюда. Я хочу развлекаться, видеть мир. — Не
признаваясь в этом самому себе, он бежал от нее — от того, чего желал, но пока
не мог получить.
— Разве ты не собираешься работать? — изумилась
она.
— Зачем? — пробурчал он.
— Безделье недостойно мужчины!
— Что тут недостойного? Мужчины в моей семье никогда не
работали, зачем же мне нарушать святую семейную традицию?
