— Хотел бы я сказать то же самое, — печально
отозвался он. — Сейчас мы как чужие. Когда сегодня я вошел в его комнату,
я почувствовал себя незваным гостем.
— Может быть, это потому, что там была я. Надо было мне
оставить вас вдвоем.
— Это ничего бы не изменило. Все так далеко зашло,
слишком далеко. Мы чужие друг другу.
— Не обязательно такими оставаться. — Она
разговаривала с ним, как со старым знакомым, и почему-то сейчас он не
производил такого сильного впечатления, будь он хоть какой угодно светский, или
изысканный, или красивый, или искушенный. Это просто человек, убитый горем
отец, сын которого искалечен. — Вы можете с ним подружиться.
Гаррисон Уинслоу покачал головой и улыбнулся ей. Он подумал,
что Тана замечательно красивая девушка, и вдруг опять его заинтересовало, что
же все-таки между Гарри и нею. Его сын слишком большой распутник в своем роде,
чтобы упустить такую возможность, разве что он заботится о девушке больше, чем
она себе представляет… Вероятно, так и есть… Может быть, Гарри влюблен в нее?
Да, должно быть, так. Нельзя поверить, что их связывает только дружба, как
уверяет она. Ему это казалось невозможным.
— Уже поздно, друг мой. Слишком поздно. Да и грехи мои,
по его мнению, искупить невозможно, — он вздохнул. — Полагаю, на его
месте я чувствовал бы то же самое. — Он в упор взглянул на нее. —
Знаете, он думает, что я убил его мать. Когда ему было четыре года, она
покончила с собой.
Она чуть не задохнулась:
— Я знаю.
В глазах его была опустошенность и неприкрытая боль, до сих
пор живущая в его душе. Его любовь к жене никогда не остынет, как и любовь к
сыну.
— Она умирала от рака и не хотела, чтобы кто-нибудь
знал об этом. Перед самой смертью болезнь должна была обезобразить ее, и она не
могла этого вынести. Ей уже сделали две операции, и… — он чуть было не
замолчал, но пересилил себя и продолжал:
— Ей было страшно тяжело… да и всем нам… Тогда Гарри
знал, что она больна, но сейчас не помнит. Впрочем, это неважно. Она больше не
могла переносить операции, боль, и мне невыносимо было видеть ее страдания. То,
что она сделала, конечно, ужасно, но я всегда понимал ее. Она была так молода,
так прекрасна… Она была очень похожа на вас, правда, и сама почти ребенок…
Он не стыдился своих слез, а Тана с ужасом смотрела на него.
— Почему Гарри не знает об этом?
— Она взяла с меня обещание, что я никогда не расскажу.
Гаррисон откинулся на спинку дивана, будто его толкнули.
Отчаяние, в котором он пребывал после ее смерти, так никуда и не ушло. Долгие
годы он старался убежать от него: сначала с Гарри, потом с разными женщинами и
девушками, вообще с любым человеком, потом в одиночку. И вот в пятьдесят два
года открыл, что не столь уж далеко убежал, и бежать больше некуда. Воспоминания
были с ним, и боль, и горе, и утрата… А сейчас вот и Гарри может уйти… Эта
мысль была невыносима, когда он смотрел на милую юную девушку перед ним, полную
жизненной силы и надежды. Почти невозможно было все объяснить ей, так давно это
было.
— О раке тогда разное говорили… Он был вроде
неприличной болезни, к нему относились почти как к чему-то постыдному. Я не
соглашался с ней, но в одном она была непреклонна: Гарри ничего не должен
знать. Она написала мне предлинное письмо и, когда я вечером поехал в Бостон
навестить старую тетушку, приняла смертельную дозу снотворного. Она хотела,
чтобы Гарри запомнил ее жизнерадостной и прекрасной, романтичной, а не
изуродованной болезнью, потому она и ушла… Для него она героиня. — Он
печально улыбнулся Тане. — Такой осталась и для меня. Конечно, это
грустная смерть, но другая была бы гораздо хуже. Я никогда не упрекал ее за то,
что она сделала.
— И вы позволяете ему думать, что вы во всем
виноваты? — Она в ужасе смотрела на него огромными зелеными глазами.
— Мне и в голову не приходило, что он станет так
думать, а когда я понял, уже было поздно. Пока он был совсем маленьким, я
всячески старался занять себя, надеясь заглушить чувство потери. Но мне так и
не удалось, на самом деле это никогда не помогает. Отчаяние преследует тебя,
как шелудивый пес, все время ожидая на пороге, когда ты проснешься, скулит у
твоих ног, не обращая внимания на то, как ты занят, насколько хорошо одет и
очарователен, не замечая друзей вокруг тебя, — оно всегда здесь, хватает
за пятки, вгрызается в манжеты… Так все и было… Но к тому времени, как Гарри
исполнилось восемь или девять лет, он сделал самостоятельные выводы на мой счет
и одно время так меня ненавидел, что я отдал его в интернат, а он решил жить
там. После этого у меня ничего не осталось, поэтому я усерднее, чем прежде,
старался забыться, и… — Он философски пожал плечами. — Она умерла почти
двадцать лет назад, так-то вот… в январе… — Он рассеянно посмотрел куда-то,
потом вернулся взглядом к Тане, но это не помогло. Девушка была так похожа на мать
Гарри, что, глядя на нее, он словно возвращался в прошлое. — А теперь и
Гарри попал в эту страшную мясорубку… Жизнь такая гнусная и странная, верно?
Тана кивнула: что здесь можно было сказать? Он дал ей пищу
для размышлений.
— Думаю, вы должны что-нибудь ему рассказать.
— О чем?
— О смерти его матери.
— Нет, не могу. Я обещал ей… и себе… Если я скажу ему
сейчас, будет выглядеть так, словно я стараюсь оправдать себя, извлечь какую-то
выгоду…
— Тогда почему вы рассказали мне? — Ее потрясли
собственные слова и чувства, гнев, прозвучавший в голосе. Поразительно, сколько
люди теряют в своей жизни, как они упускают моменты, когда могли бы любить друг
друга, взять хотя бы этого мужчину и его сына. Они потратили впустую столько
лет, которые могли бы провести вместе. А Гарри сейчас нужен отец. Все ему
сейчас нужны.
Гаррисон виновато взглянул на нее:
— Полагаю, что не надо было вам все это рассказывать.
Но мне необходимо было поговорить хоть с кем-нибудь… а вы… вы так близки с ним…
— он отсутствующе смотрел мимо нее. — Я хотел, чтобы вы знали, как я люблю
сына.
В горле у нее застрял комок размером с кулак, она не
понимала — хочется ли ей ударить его или поцеловать, а может, и то и другое.
Никогда ни один мужчина не вызывал у нее таких чувств.
— Какого черта вы сами не скажете?
— Ничего хорошего из этого не выйдет.
— А вдруг выйдет? Может быть, сейчас самое время. Он
задумчиво посмотрел на нее, потом опустил взгляд и наконец снова прямо взглянул
в ее зеленые глаза.
— Возможно. Хотя я совсем его не знаю… Я даже не знаю,
как начать…
— Да так же, как сейчас, мистер Уинслоу. Точно так, как
вы сказали мне.
Он улыбнулся ей, и тут же улыбку смыло усталостью.
— Откуда у вас столько мудрости, малышка?
Тана улыбнулась и ощутила необыкновенное тепло, исходящее от
него. В чем-то он был очень похож на Гарри, и с острым чувством смущения она
осознала, что ее тянет к нему. Будто все ощущения, казалось бы, заглохшие после
изнасилования, внезапно снова ожили.
