Они еще немного побеседовали, и наконец Гаррисон ушел. Он
собирался в этот вечер поужинать с Таной, но теперь решил отменить эту встречу.
По телефону он объяснил, что пришла целая пачка телеграмм и ему надо на все
ответить. Они встретились за обедом на следующий день, и Гаррисон честно все
изложил. Со дня смерти жены это был самый тяжелый день в его жизни. По его мрачному
лицу и печальным глазам Тана сразу поняла, что не дождется хороших вестей, и,
как только он начал говорить, сердце ее остановилось. Она мгновенно поняла, что
он скажет то, что ей вовсе не хочется слышать.
— Я вчера разговаривал с Гарри, — он старался совладать
с эмоциями, — это было необходимо, ради нас обоих.
— О нас? — Она была ошеломлена, так скоро, ведь
ничего еще не произошло, это был невинный роман…
Гаррисон покачал головой:
— Нет, о нем, о его чувствах к тебе. Мне надо было
знать, прежде чем мы зайдем слишком далеко. — Он взял ее руку и посмотрел
ей в глаза, и она почувствовала, что сердце ее снова растаяло. — Тана, я
хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя. Только одну женщину я любил так, как
тебя, — мою жену. Но я люблю и сына и ни за что на свете не причиню ему
боли, неважно, что он считает меня негодяем, я и был таким когда-то. Я женился
бы на тебе… если бы не знал о чувствах Гарри, — он больше не щадил
ее. — Он любит тебя, Тэн.
— Что? — Эти слова поразили ее. — Вовсе
нет! — Да. Он просто до смерти боится отпугнуть тебя. Он рассказал мне об
изнасиловании, о том, как ты относишься к свиданиям с мужчинами. Он много лет
ждет благоприятного случая, но я ничуть не сомневаюсь: все эти годы он любит
тебя. Он сам признался. — Глаза Гаррисона были печальны.
— О господи! — Тана была потрясена. — Но я
не… Я… Я не думаю, что могла бы…
— И об этом я догадывался. Но это все между вами. Если
бы он когда-либо набрался мужества открыться, тебе пришлось бы самой с этим
разбираться. Но я хотел знать, что чувствует он. Как ты себя чувствуешь, я
знаю, знал это и до разговора с ним. — Ее глаза наполнились слезами, и он
тоже не мог скрыть слез, еще крепче сжимая ее руку. — Милая, я люблю тебя
больше жизни, но если бы я сейчас отпустил повода и позволил бы себе любить тебя
так, как я хочу, если бы ты согласилась, это убило бы моего сына. Это разбило
бы его сердце и, может быть, разрушило бы то, в чем он сейчас так сильно
нуждается. Я не могу так поступить с ним. И ты не можешь. Я действительно
думаю, что ты не можешь.
Она не сдерживала рыданий, а Гаррисон привлек ее к себе, не
пряча своих слез, им не надо было ничего скрывать, нигде, только перед Гарри.
Но жизнь сыграла с нею самую жестокую из своих шуток: первый мужчина, которого
она полюбила, не может любить ее из-за своего сына… ее лучшего друга, которого
она тоже любит, но совсем по-другому. Конечно, она тоже не хотела причинять
вреда Гарри, но она так любит Гаррисона…
Это был мрачный вечер, наполненный слезами и сожалениями. И
все равно она хотела любить его, хотела спать с ним, но он не позволил ей так с
собой поступить.
— Милая, первый мужчина, который будет с тобой после
того ужасного случая, должен быть самым лучшим, достойным тебя, только твоим.
Нежно, с любовью он держал ее в объятиях, пока она рыдала, и
даже чуть не заплакал сам.
Следующая неделя была самой тяжелой в ее жизни, и наконец он
улетел в Лондон, а Тана ощутила себя затерянной на берегу моря. Она была снова
одна, со своими учебниками, с Гарри. Каждый день, взяв учебники, она ходила в
больницу, и выглядела она усталой, бледной, мрачной.
— Да-а, глядеть на тебя — одно удовольствие. Что с
тобой, черт возьми? Ты заболела?
Почти так оно и было, из-за Гаррисона, но она понимала, что
он прав, пусть это и очень больно. Они поступили правильно по отношению к любимому
человеку. А теперь она была с ним безжалостна, заставляя Гарри делать то, что
предписывали врачи и медсестры, подталкивая его оскорблениями или лестью,
поддерживая и поощряя его, когда это было нужно. Она не знала усталости и была
преданной сверх всякого воображения, а когда Гаррисон звонил с другого конца
света, разговаривая с ним, она чувствовала, как колотится сердце, но он не
отступал от своего решения. Он пожертвовал своей любовью ради сына, и Тане
приходилось с этим мириться. Он не оставил ей выбора. Или себе, хотя знал, что
никогда не исцелится от своего чувства к ней. Надеялся только, что она сможет.
У нее впереди целая жизнь и, хотелось надеяться, подходящий мужчина.
Глава 11
Солнце заливало комнату, где Гарри лежал, пытаясь читать. Он
смертельно устал от своего дневного расписания: час в бассейне, два часа
физиотерапии. Каждый день одно и то же, надоевшее ему до чертиков. Он взглянул
на часы, зная, что скоро придет Тана. Вот уже больше четырех месяцев он
находился у Леттермана, и она приходила каждый день, приносила с собой пачки
бумаг и заметок, горы книг. И почти тотчас же, как он подумал о ней, открылась
дверь и она вошла. За последние месяцы Тана похудела: она чересчур усердно
училась и все время моталась между Беркли и больницей. Гаррисон Уинслоу
предлагал купить машину для нее, но она наотрез отказалась даже обсуждать это.
— Привет, детка, чувствуешь подъем? Или это звучит
грубо? — Тана усмехнулась, а он засмеялся.
— Ты отвратительна, Тэн. — Сейчас он был уже не
так щепетилен, как раньше. Пять недель назад он переспал с
медсестрой-студенткой, немного «творчески», как он сказал терапевту, пришлось
проявить некоторую изобретательность, но обоим это понравилось, и Гарри ничуть
не волновало, что девушка обручена. Здесь не было и речи о настоящей любви, и
он не намеревался испытывать судьбу с Таной. Она для него значила чересчур
много, как он сказал отцу, да и своих проблем у нее хватало. — Что ты
сегодня делаешь?
Она вздохнула и села, печально улыбаясь.
— Что я всегда делаю? Всю ночь учусь, ворошу, заполняю
бумаги, сдаю экзамены. Господи, еще два таких года я не выдержу.
— Еще как выдержишь, — улыбнулся он. Она наполняла
светом его жизнь, без ее ежедневных визитов он пропал бы.
— Почему ты так уверен? — Временами она сама в
себе сомневалась, но как-то всегда ей удавалось продолжать. Всегда. Она не
позволяла себе останавливаться. Она не могла позволить Гарри пасть духом и не
могла позволить себе запустить учебу и вылететь из колледжа.
— У тебя столько упорства и решимости, как ни у кого.
Ты добьешься своего, Тэн.
Стойкость, вера — вот что они давали друг другу. Когда он
бывал подавлен, она орала на него, чуть не доводя до слез, заставляла его
стараться делать все, что от него требовали; а когда она думала, что все,
больше и одного дня не вынесет в Боалте, он придирчиво экзаменовал ее, будил ее
после короткого сна, конспектировал для нее учебники.
Неожиданно он усмехнулся:
— Да и вообще, не такое уж это трудное дело — учиться
на юриста. Знаю, прочел кое-что из того, что ты оставила.
