— В любом случае я должен ждать, пока не пройдет
год, — сказал он Джин, и та была с этим согласна: как-никак он проводил с
нею много времени, был заботлив и внимателен к ней. Она никогда не жаловалась и
только боялась, чтобы Тана ничего не заподозрила. Однако по истечении года
после смерти Мери девочка накинулась на мать с резкими обвинениями:
— Не считай меня совсем глупой, мам: я все
понимаю. — Тана была высокая и статная, красивая, как отец. В ее глазах
плясали задорные огоньки, отчего постоянно казалось, что она вот-вот
рассмеется. Она догадывалась о том, что происходит, уже давно и мучилась этим.
Глаза ее, обращенные на мать, теперь пылали негодованием. — Он поступает с
тобой, как с уличной девкой, и это продолжается уже много лет. Почему он не
женится на тебе, вместо того чтобы приходить и уходить, точно вор, по ночам?
Джин отшлепала ее по щекам за такие слова, но Тане это было
как о стенку горох. Столько Дней Благодарения они провели в одиночестве,
столько дорогих подарков доставляли им из фешенебельных магазинов на Рождество,
но ни Джин, ни тем более Тана ни разу не были с ним в загородном клубе, куда он
ездил с друзьями. Он не брал их даже тогда, когда брал Энн и Билли с их
дедушкой и бабушкой.
— Его не бывает с нами, когда это важно для нас, разве
ты этого не видишь, мам? — Крупные слезы катились по щекам дочери, и Джин
пришлось отвернуться, чтобы не видеть их. Голос ее прозвучал хрипло, когда она
попыталась возразить:
— Это не правда!
— Правда! Он обращается с тобой, как с прислугой. Ты
ведешь его дом, возишься с его детьми и получаешь в подарок часы с бриллиантом,
золотые браслеты, сумочки и духи. Что в этом проку? Где он сам? Ведь важно
именно это, а не подарки.
— Артур делает то, что должен делать, —
проговорила наконец Джин.
— Нет! Он делает то, что хочет. — Тана оказалась
очень проницательной для пятнадцатилетней девочки. — Он пирует с друзьями
в Гринвиче, ездит с ними летом в Бал-Харбор, а зимой — в Палм-Бич, а когда
отправляется в деловую поездку в Даллас, то берет с собой Джин Робертc. Разве
он пригласил тебя хоть один раз на курорт или к себе домой? Почему он не
показывает Энн и Билли, как много ты для него значишь? Твой Артур предпочитает
приходить сюда по ночам, украдкой, чтобы я, не дай бог, ничего не узнала. Но я
уже не маленькая, черт возьми!
Ее всю трясло от возмущения: слишком часто в последние годы
она замечала боль в глазах матери. Джин знала, что дочь ужасающе близка к
истине, а истина заключалась в том, что Артуру было удобно такое положение
вещей и ему недоставало силы воли плыть против течения, вступая в конфликт со
своими детьми. Его страшила мысль о том, как они отнесутся к его связи с Джин.
Во всем, что касалось бизнеса, этот мужчина мог свернуть горы, а перед
домашними неприятностями пасовал. В свое время у него не хватило мужества
достойно ответить на шантаж Мери, и он пошел у нее на поводу, мирясь с пьяными
выходками жены до самого конца. Теперь то же самое повторялось с детьми. Но
перед Джин стояли свои трудности: каково ей было выслушивать такие упреки от
дочери… В ту же ночь она рассказала о них Артуру. У него был трудный день, и он
ограничился усталой улыбкой.
— Все они в этом возрасте имеют свои причуды, Джин. Ты
только посмотри на моих детей.
Билли исполнилось семнадцать лет, его в этом году уже дважды
штрафовали за вождение машины в нетрезвом виде, а Энн исключили со второго
курса колледжа. Ей было девятнадцать, и она вознамерилась ехать с друзьями в
Европу, тогда как отец хотел подержать ее некоторое время дома. Надеясь
уговорить ее, Джин повезла девушку на ленч, но та попросту от нее отмахнулась,
заявив, что к концу года все равно добьется от отца того, чего хочет.
Энн оказалась права. Следующее лето она провела на юге
Франции, где влюбилась в тридцатисемилетнего плейбоя-француза, сбежала с ним в
Италию и вышла за него замуж в Риме. Ее беременность закончилась выкидышем, она
вернулась в Нью-Йорк с темными кругами под глазами: начала привыкать к
наркотикам. Ее замужество, как водится, наделало много шуму в международной
прессе. Когда Артур встретился с «молодым человеком», ему сделалось нехорошо.
Пришлось потратить целое состояние, чтобы откупиться от зятя, после чего отец
оставил Энн на курорте Палм-Бич — чтобы она могла, как он сказал, «поправить
свое здоровье». Однако, судя по всему, ее образ жизни отнюдь нельзя было
назвать здоровым: все ночи напролет Энн пьянствовала со своими сверстниками
либо, если представлялся случай, с их папашами. Это была довольно пикантная
особа не в лучшем смысле слова. Джин не одобряла ее поведения, но в двадцать
один год Энн уже была совершеннолетняя, и отец не мог ничего с ней поделать.
Его дочь теперь получала огромные суммы с материнского имения, которое раньше
было под опекой, и могла распоряжаться ими по своему усмотрению. Снова
отправившись в Европу, она опять впуталась в историю еще до того, как ей
исполнилось двадцать два года. Единственным утешением для отца служило то, что
Билли ухитрился остаться в колледже «Принстон» на этот год, несмотря на целый
ряд скандалов, в которых был замешан.
— Должен тебе сказать, дорогая, что с ними скучать не
приходится: дети не дают нам ни минуты душевного покоя, — заключил Артур.
С некоторых пор они с Джин проводили вечера в Гринвиче, в
спокойной обстановке, однако на ночь она чаще всего уезжала к себе, как бы
поздно они ни задерживались. Его детей теперь не было в доме, но ей приходилось
думать о Тане. Джин не могла и помыслить о том, чтобы провести ночь вне дома,
кроме тех случаев, когда Тана ночевала у подруги или уезжала куда-нибудь на
уик-энд покататься на лыжах. Джин старалась придерживаться определенных норм
поведения, и это его сердило.
— В конце концов они поступают так, как им
заблагорассудится, какие бы положительные примеры ни были у них перед глазами.
Артур был по-своему прав, но не пытался отстаивать свою
точку зрения слишком рьяно. Теперь он уже привык проводить ночи один. Это сообщало
особую прелесть тем редким утрам, когда они просыпались бок о бок в общей
постели. Прежних бурных чувств уже почти не осталось, но их отношения были
удобны обоим, и в особенности ему. Джин не спрашивала с него больше того, что
он желал ей дать, а Артур знал, как благодарна она за все то, что он сделал для
нее в эти годы: дал ей ощущение защищенности, чего она никогда не смогла бы
испытать без него, устроил ее на прекрасную работу, а Тану — в приличную школу;
сверх того, дарил Джин драгоценности, меха, иногда брал в поездки. Ему это
обходилось не слишком дорого, а Джин Робертc теперь уже не нужно было
заниматься собственноручной обтяжкой мебели и шить себе платья, хотя она
по-прежнему мастерски владела иглой. У них с Таной была комфортабельная
квартира, которую убирала приходившая два раза в неделю женщина.
Артур знал, что Джин любит его; он тоже ее любил, но у него
были свои обстоятельства. Никто из них больше не заговаривал о браке — теперь
это потеряло смысл. Его дети стали взрослыми: в свои пятьдесят четыре года он
был преуспевающим бизнесменом, его компания процветала. Джин все еще влекла
его: она выглядела довольно-таки молодо, хотя в последние годы в ее облике
появилось что-то от почтенной матроны. Ему нравилось в ней даже и это.
Оглядываясь назад, он с трудом мог поверить, что прошло уже двенадцать лет.
Этой весной ей исполнилось сорок, и они с ней провели неделю в Париже. Джин
привезла дочери уйму дорогих безделушек и без конца рассказывала о своих
впечатлениях от чудесной поездки, в том числе о юбилейном обеде в ее честь у
«Максима». После такого трудно возвращаться домой, просыпаться в одинокой
постели, искать его рядом и не находить. Однако она так жила уже давно, и это
ее не тревожило, во всяком случае, она не признавалась в этом даже самой себе.
И Тана после той вспышки трехлетней давности больше не упрекала ее — она
чувствовала себя пристыженной: ведь ее мама была всегда так добра к ней…
