– Математика. Доброва тщательно высчитывала расходы, в отличие от огромного числа людей, она, как говорится, по одежке протягивала ножки и не залезала в долги. Бухгалтерию Люба вела безупречно, да и не было у нее большого капитала, поэтому она в конце месяца иногда делала такие пометки. Вот, читай.
Я уткнулась в экран компьютера.
– «Итог апреля. Незапланированный расход на две пары теплых колготок. Итог мая. Ненужный расход на лишний шампунь». Послушай, как так можно жить? Она, похоже, укоряла себя за любую мелочь, которая увеличивала семейный бюджет. Это патологическая жадность? Неужели финансовое положение семьи столь тяжелое?
Димон взял со стола резинку и стянул волосы в хвост.
– Почти весь подкожный запас Добровы истратили в тот год, когда болел Сережа. Потом в больнице очутилась Надя. Прибавь сюда похороны свекрови, кредит, взятый мужем для поправки бизнеса. У Ивана дела идут шатко. А вот теперь самое интересное. У Любови через некоторое время в записях появляется постоянный новый расход, составляющий двести евро. Весьма значимая сумма для женщины, которая считает лишней бутылочку жидкого мыла.
– На что она могла тратить эти деньги? – поразилась я.
Коробок сказал:
– Вот-вот. Указано: на доктора.
– А-а-а, – протянула я, – тайна раскрыта.
– Наоборот, – не согласился хакер, – все траты на лечение детей в отдельном списке. А эти еврики сами по себе, в графе «Разное». И вдруг врач!
– Вероятно, специалиста посещала сама Люба, – предположила я. – Лечила зубы, например.
– Столько времени? У нее клыки как у акулы? В пять рядов? – ехидно уточнил Димон.
– Ну, сеансы у психотерапевта, – уже менее уверенно продолжила я.
– Раз в месяц? Мозгоправы встречаются с клиентом чаще, – протянул Коробок, – нет. Двадцать восьмого числа госпожа Доброва спешила в заранее оговоренное место, которое шифровала в записях, и платила О.В. Двести евро шли шантажисту.
– И она не боялась указывать их в расходах? – удивилась я.
Димон кивнул:
– А кого опасаться? Иван с компом не дружит, он не способен имейл отправить, не умеет включать ноутбук, жену он не проверял. Добров полностью доверяет ей в плане семейного бюджета, у Любы мимо пальцев ни одна копейка не протекала, зачем ему беспокоиться?
– За что она платила? – удивилась я.
Коробок посмотрел на меня:
– Вот это и предстоит выяснить. О.В. не знает о смерти Любы и будет ждать ее сегодня на станции метро.
– Вероятно, Иван обзвонил друзей и сообщил им трагическую весть, – пробормотала я.
Коробков постучал пальцем по мышке.
– Тань, зачем зашифровывать место встречи с приятельницей? Можно просто сказать мужу: «Сегодня я пойду с О.В. в кафе». Нет, поверь, Любовь тайком давала деньги неустановленному человеку.
Я посмотрела на Коробкова:
– Предположим, ты прав. Но какая теперь разница?
– Забыл тебе сказать! – воскликнул Димон. – Знаешь, отчего умерла Люба?
– Вроде она покончила с собой, – ответила я.
– У Фатимы возникли некоторые сомнения, – возразил Коробков. – На первый взгляд ситуация казалась простой. Тело на кровати, рядом на тумбочке записка, она написана от руки. Иван Сергеевич узнал почерк супруги. Тут же в коробочке порошок дихлофозола и бутылка воды. Вроде все логично: нацарапала последнее послание и слопала яд. Но Фатима сразу сказала: «Тут что-то не так. Чем она порошок брала? Где ложка?» Я предположил, что Люба воспользовалась пальцами, но Фатя сразу отбила подачу: «На руках ни малейшего следа яда». Фатя любую мелочь заметит, сама знаешь.
– Инсценировка? – протянула я. – Кто-то очень хотел изобразить суицид? Знаешь, Люба во время нашего разговора обронила фразу, что жить надо даже в том случае, если Надя умрет. Не заметила я у нее никаких суицидальных наклонностей, но ведь я не психиатр. Ну и каковы результаты вскрытия?
– Токсикология, как понимаешь, не готова, – ответил Димон, – но Фатима уверенно назвала причину смерти: прободная язва желудка. Прямо эпидемия в музее! Сначала жена Бутрова, потом Майя Матвиенко, затем Владимир Каминский, следом Люба. И все скончались от «желудочной волчицы».
– Мы же выяснили, что дед Назар выдумал историю про «волчицу», – воскликнула я.
– Нет, Танюша, – поправил Димон, – ты раскопала, что некий человек заплатил старику за исполнение роли прорицателя, и Назар отлично справился с этой задачей. Можно было бы не обратить внимания на его слова, но потом стали умирать люди, и погибали они в дни, которые назвал старик. Сам дед тоже ушел из жизни. Все очень плохо. Некто убивает сотрудников музея, Люба его последняя жертва.
– Галина Бутрова никогда не работала в музее, – промямлила я.
– Но она супруга Алексея Николаевича, – напомнил Димон. – Думаю, надо встретиться с О.В. и попытаться выяснить, с какого боку он или она причастен ко всей этой истории.
Без пяти одиннадцать я спустилась на станцию и медленно пошла по платформе. Вечером в метро народу все же меньше, чем днем, поэтому я сразу увидела около фигуры собаки стройную девичью фигуру в узких джинсах, кожаной курточке и сапожках. Незнакомка стояла спокойно, явно кого-то ожидая.
Меньше всего я предполагала обнаружить на месте свидания вчерашнюю школьницу, поэтому не подошла к ней, а села на скамейку и сделала вид, будто пришла на свидание. Вполне вероятно, что юная особа не имеет отношения к Любе, сейчас на перроне появится мужчина и тоже подойдет к самой счастливой собаке.
Большая стрелка часов скакнула на цифру 12, девица начала оглядываться. Через пять минут она откровенно забеспокоилась, и, поскольку около собаки больше никого не наблюдалось, я рискнула, подошла к девушке и тихо спросила:
– Извините, вы ждете Любу Доброву?
Большие, похожие на черносливины глаза незнакомки чуть сузились.
– Предположим, – хрипло ответила она.
– Любочка не придет, – вздохнула я, – ее срочно вызвали в больницу к дочери.
– Вы кто? – отрывисто поинтересовалась она.
– Таня, – вполголоса ответила я, – Люба очень переживала, что подвела вас, вот, просила передать.
Девушка схватила конверт и заглянула в него:
– Эй, здесь всего сотня!
– Уж извините, – зачастила я, – больше нет. У Добровой сейчас плохо с деньгами. Надя в больнице, Люба вся в долгах.
– Мне насрать, – оборвала меня девушка. – Слушайте и запоминайте. Пусть Люба не надеется на скидку. Она должна давать по двести евро. Иначе знаете что будет?
– Что? – спросила я.
– Она в курсе, – отрубила незнакомка. – Завтра, на этом же месте. В тот же час. Пусть приносит сто евро. Или ей плохо будет.
