- Наше будущее в значительной степени зависит от того, кто
управляет нашей страной, Джо, - сказал мистер Левендер в последний вечер своего
вынужденного уединения. - Как вы думаете, кто управляет нами на самом деле?
- Понятия не имею, - ответил Джо, - может быть, Глист?
- Не знаю, кого или что вы обозначаете этим словом, -
ответил мистер Левендер. - Я спрашиваю, управляет ли нашей страной Народ?
- Народ! - ответил Джо. - Народ похож на того типа в
сумасшедшем доме, которому позволили иметь чувства, но только не выражать их. В
один прекрасный день все это выйдет наружу, и тогда у нас будет веселая жизнь.
- В таком случае, быть может, нами правит Общественное
Мнение, выражаемое Прессой? - продолжал мистер Левендер.
- Ну нет, - сказал Джо. - Пресса больше выражает мнение
мэров. Вы замечали, сэр, когда Пресса хочет поддержать то, что не нравится
народу, она отправляется за помощью к мэрам и печатает их общественное мнение в
два столбца?
- Мэры - исключительно ценные члены общества, - сказал
мистер Левендер.
- Да я ничего не имею против них, - ответил Джо, - очень
средняя публика, но они не Народ.
Мистер Левендер вздохнул.
- Кто же тогда Народ, Джо?
- Я, - ответил Джо. - У меня нет никаких особых мнений ни о
чем, просто я хочу жить спокойно: малость пивка, табачок, рабочая неделя
покороче и никаких лишних забот.
- Если вы сравните это с устремлениями наших мэров, вы
увидите, как убоги ваши мечты, - сурово проговорил мистер Левендер.
- Пусть убоги, сэр, - ответил Джо, - только одного вы не
заметили. Чтобы добиться своего, мне не надо никого приносить в жертву. А
почему? Да у меня нет никаких особых устремлений. Это самое ценное. Возьмите
Прессу, Парламент, мэров - все с ума посходили от устремлений. То Свободная
Торговля, то Империализм, то Свобода для Европы, то Рабство для Ирландии, то
Пожертвуем последним человеком и последним долларом. И никогда не знаешь, что у
них будет следующим номером. А все эти устремления ведут к тому, что кого-то
другого ради них приносят в жертву. Поймите все это правильно, сэр. Ну-ка,
скажите речь, которая бы не исходила из этого!
- Мы уклонились от темы, Джо, - заметил мистер Левендер. -
Так кто же управляет нашей страной?
- Невидимая Сила, - быстро ответил Джо.
- То есть?
- Ну, сэр, мы же демократическая страна. Народ избирает
Парламент. Парламент избирает Правительство. Пока все в порядке, но что дальше?
Правительство говорит: "Я сделаю то-то". Если с этим согласна
Невидимая Сила, все идет гладко. А если не согласна? Эта Н. С. начинает
действовать; в сотне газет появляется то, что Н. С. называет Общественным
Мнением, то есть мнением тех, кто согласен с Н. С. Вот в ней-то и дело, сэр,
управляет она, и это как будто убедительно. Нападки на политику правительства,
гнусности о тех министрах, которые неосмотрительно говорят то, что думают, - им
приписывают немецких родителей и прочие тайные грехи; и что самое главное,
сотня газет никогда не скажет ни слова в поддержку правительства. Это идет изо
дня в день, это беспокоит парламентские умы, действует на нервы правительству,
а у правительства всегда слабые нервы, и вот министры говорят: "Явный
непорядок, общественное мнение против. Нас могут выставить, а этого допустить
нельзя, потому что никакие другие парни отечества не спасут". Кабинет
заседает, политика меняется. А настоящего общественного мнения они никогда и не
слыхивали. Они слышали только то, что позволила Н. С. На месте правительства я
бы раз и навсегда покончил с этой Н. С.
- Ах! - воскликнул мистер Левендер, у которого глаза
повылезали из орбит, так глубоко он был взволнован этой новой для себя мыслью.
- Да, - продолжал Джо, - будь я Правительством, как только
бы такое случилось, я бы сказал: "Ладно, старая чертовка, делай, что тебе
заблагорассудится. Я за тебя не отвечаю. Нападай, дави и так далее. Мы все
равно будем гнуть свое!" И я бы так и делал. И что бы получилось? Или Н.
С. вышла бы за пределы закона - и тогда бы я бросился на нее, прикрыл ее газеты
и упек ее самое в каталажку, - или она сама бы сдалась и прекрасно проглотила
все, что я делаю. Как бы то ни было, а Н. С. был бы конец. Ее цепей на мне бы
не осталось. Но я не правительство, а правительство боится щекотки. Скажите,
сэр: что толку иметь конституцию и избирать этих парней, когда они раз в жизни
не могут поступить по своему разумению? Н. С. может быть патриотична и
почтенна, может, у нее самые лучшие намерения и все такое, но она противоречит
Конституции, а, кроме того, я не намерен отдавать последнюю кровь и последние
деньги в демократической стране ради прихоти какого-нибудь типа или
триумвирата, или кого-нибудь еще. А коли правительство не знает, чего хочет
страна, то почему не спросить об этом как полагается? Нечего им судить
понаслышке и верить газетам. Вот что я думаю. Слушая эту речь, мистер Левендер
взволновался до такой степени, что его начало трясти, ибо, сам того не желая,
Джо обнажил перед ним зияющую бездну между его преклонением перед политиками и
его любовью к Прессе. И, как только шофер умолк, он воскликнул:
- Оставьте меня, Джо, я должен это продумать.
- Ладно, - усмехнулся Джо, забрал у хозяина чайный поднос,
поставил его туда, где он скорее всего мог перевернуться, и вышел.
"Может ли быть, что я служу и Богу и Маммоне? - подумал
мистер Аевендер, оставшись один. - Но что есть Бог и что есть Маммона? -
прибавил он, и мысли его заплясали по бесчисленным речам и передовицам,
составлявшим его духовную диету с самого начала войны. - А не может быть, что и
то и другое есть Бог, или же, наоборот, Маммона? Если то, что говорит Джо,
правда, и в газетах пишут только то, что одобряет эта Невидимая Сила, выходит,
я все время знакомился с мнениями призраков и теней; да и разве сам я не призрак
общественного деятеля? Ведь я не знаю ничего, кроме того, что пишется в
газетах. - И, видя, что самые устои его веры находятся под угрозой, он сбросил
с себя одеяло и стал расхаживать по комнате взад-вперед. - Выходит, что все мы
лишь резиновые мячики, которыми играет невидимая рука, - размышлял он, - среди
нас нет никого, кто мог бы, отскочив, ударить жонглера в глаз и повергнуть его.
Боже, как я несчастлив, я не знаю, что есть мой Бог и что есть я сам:
общественный деятель или резиновый мячик".
И чем больше он думал, тем ужаснее казалось ему его
положение, ибо теперь он понимал, что газеты и брошюры, которыми кабинет был
завален до потолка, вероятно, сообщали ему не истину, но ее тщательно
отредактированные версии.
- Я должен освободиться от этого кошмара, - проговорил он
вслух, иначе я потеряю способность помогать отечеству, над которым нависла
угроза.
