- Конечно, сэр. Покойной ночи, сэр.
- Покойной ночи, Джо. Вашу руку.
Когда Джо увел упиравшуюся Блинк, которая все время
оглядывалась на хозяина, мистер Левендер сел за письменный стол и, достав лист
бумаги, написал наверху:
"Моя последняя воля и завещание".
Он долго думал, с чего начать, а затем, увлекшись
вступительной частью, полностью опустил вопрос о наследовании. Вот что он
написал:
"Я, Джон Левендер, настоящим сообщаю всему
человечеству, что предпринимаемый мною акт носит чисто символический характер и
никоим образом не может рассматриваться, как следствие усталости от жизни или
капитуляция перед лицом неудач, что было бы недостойно английского
общественного джентльмена". (Мистер Левендер долго не мог решить, кто он,
но затем решил, что лучшим выходом из затруднительного положения будет такое
объединение "английского джентльмена" и "общественного
деятеля".) "Долгий и нелегкий опыт убедил меня в том, что, лишь
отказавшись от первого качества, я смогу удержать за собою последнее и, лишь
отказавшись от обоих, я достигну моральной чистоты, приверженцами которой
всегда были мои соотечественники. Сознавая, что один акт личного самоотречения
не поколеблет государства и не может сбить с пути нацию, я решил тем не менее
исчезнуть в голубом пламени, чтобы каждый англичанин мог усвоить преподанный
мной урок и узнать на примере моей необычайной судьбы, как спастись от
вредоносного влияния чужих речей. В то же время я хочу сполна
засвидетельствовать свое почтение всем великим публицистам и ораторам нашего
времени, которые оказали на меня столь губительное влияние". (Далее
следовал в алфавитном порядке список имен от Б до Ч.) "При этом я не могу
не заявить о своем полном несогласии со взглядами моего шофера Джо Петти. Расставаясь
с жизнью, я утверждаю, что не сумел стать безупречным общественным джентльменом
только из-за особенностей своего характера, а отнюдь не по убеждению, что быть
таковым невозможно вообще, тем более, что я всегда искренне восхищался
вышеуказанными великими людьми. Если кто-либо захочет после моей смерти
написать мой портрет, то я желаю, чтобы меня изобразили устремленным к Заре,
ибо я собираюсь покинуть мир именно в час рассвета, так живо напоминающий мне о
глубоком чувстве, которое я не хочу сделать достоянием молвы. Если от меня
что-нибудь останется, - что маловероятно, учитывая горючесть материала, из
которого будет сложен мой погребальный костер, - я был бы крайне обязан, если
бы мои останки без лишних хлопот погребли в моем саду с обычным для Хэмпстеда
надгробием и надписью:
Здесь жил
ДЖОН ЛЕВЕНДЕР,
общественный деятель,
отдавший жизнь на благо отечества
В заключение я хотел бы сказать стране, которую любил и
которой служил: "Избегай крайностей! Не верь чужим словам! Будь верна
самой себе! Сочетай силу с великодушием и отвагу со скромностью! Любимая
страна, прощай!"
Дописав последние слова, он долго не мог положить перо.
Однако выпитый портвейн уже начал оказывать свое обычное действие, и мистер
Левендер задремал, и лишь часов через пять свет полной луны разбудит его.
"Мой час настал", - подумал он и, открыв
стеклянную дверь, вышел на лужайку, на которой белела роса. Предрассветная
свежесть, лунное сияние и выпитый портвейн привели его в странно романтическое
расположение духа, и, окажись у него в руках какой-нибудь музыкальный
инструмент, он, весьма вероятно, заиграл бы. Несколько минут он расхаживал взад
и вперед по росе и, наконец, избрал середину лужайки как наиболее подходящее
место для задуманного, ибо оттуда ничто не мешало видеть окно Авроры, на
которое он хотел устремить свой прощальный взгляд. Очертив носком ботинка
двенадцатифутовую окружность в росе, он принялся в ярком лунном свете сооружать
свой погребальный костер, для чего перетащил из кабинета книгу за книгой,
газету за газетой, брошюру за брошюрой - все ценности, накопившиеся за четыре
года; и со всем тщанием построив из них прочное и хитроумное сооружение, он
застонал, так как вдруг вспомнил о своих былых обольщениях и о славных мыслях,
запечатленных в этой литературе. Внизу, в самом центре сооружения, он оставил
местечко для наиболее легко воспламеняющихся материалов, состоящих из особой
подшивки особой газеты; по окружности своего величественного конусообразного
кургана он аккуратно разложил двести четыре военных выпуска одного
еженедельника, чтобы огненное кольцо воспламенило более плотный материал, на
котором он будет сидеть. Он работал два часа в блекнущем свете луны и, наконец,
завершил свое роковое и героическое здание; перед самой зарей при свече,
которая предназначалась для последнего штриха, он сел сочинять интервью с самим
собой, в котором собирался поведать миру значение своего поступка.
"Я нашел его, - начал он от имени корреспондента, -
сидящим на груде прекрасных листьев человеческой мысли, которая на заре нового
дня горела довольно ярким пламенем, словно сама страсть, таящаяся в этих
необычайных страницах, освещала скрытый смысл происходящего, равно как и черты
героя, на которые страдание уже наложило безжалостный отпечаток.
- Я бы хотел, - сказал я, приближаясь к нему, насколько это
было возможно, так как искры средиземноморскими светляками плясали у моих брюк,
я бы хотел услышать из ваших уст, каковы причины, побудившие вас уйти из жизни.
- Пожалуйста, - ответил он с учтивостью, не покидавшей его в
минуты, которые были бы серьезным испытанием благовоспитанности более
обыкновенного человека; и с великолепным спокойствием и ясностью он стал
описывать тайные движения своей души, в то время как рассветные лучи все ярче и
ярче озаряли его выразительное изможденное лицо, а языки пламени медленно
лизали его левый ботинок.
- Да, - сказал он, окидывая себя умственным взором, - я
наконец увидел эту проблему в деталях и в целом. Именно поэтому я и ищу
прибежища в мире ином. Что ждет меня там, я не знаю, хотя очень многие
общественные деятели пытались мне это разъяснить; но не в моих правилах
отступать перед Неведомым, и я готов шагнуть за край света.
Я был потрясен великодушием, с которым он произнес эти
слова, и тут же спросил его, нет ли, по его мнению, таких коренных черт в
английском характере, которые помогли бы всем нам единодушно откликнуться на
столь щедрую жертву и столь благородное дело.
- Что касается этого, - бесстрашно ответил он, хотя при
свете разгоравшейся зари я ясно видел, что подвязка его правого носка уже
тлеет, так что он не мог не испытывать мучительнейшей боли, - что касается
этого, то как раз склонность современных англичан к крайностям в выражении
мыслей и побуждает меня преподать им наглядный урок сдержанности и
здравомыслия. Ох!
Это краткое восклицание вырвалось у него, несмотря на его
железную выдержку, и запах горящей плоти как нельзя убедительнее поведал мне об
испытываемых им муках.
