– Да ну?
– Да!
– Так же, как в меня? – саркастически уточнил он.
– Лучше бы я выстрелила!
– Но ты этого не сделала, – безжалостно продолжал Такер. – А ведь была уверена, что выстрелил в тебя я. Так что же помешало выстрелить и тебе?
«И правда, что же?» – снова спросила себя Эмма. В ту минуту она всей душой верила, что именно Такер выстрелил в нее. Она готова была на все… и не сделала ничего. Почему?
Внезапно солнечный свет стал невыносимо жарким, синие глаза больше не леденили, а обжигали ее. Эмма опустила веки, опаленная этим двойным жаром. Она и без того не в силах была отделаться от образа юного Такера, такого высокого, стройного, с дразнящим огоньком в глазах, но Такер возмужавший был неотразим. Он превратился в мужчину – могучего, властного, грубого. Когда его дыхание коснулось ее щеки, когда она всем своим существом ощутила жар и тяжесть его тела, Эмма почувствовала себя совершенно беспомощной – не только физически. Пять лет она не могла забыть случайный поцелуй юного Такера. Какую же власть над ней обрел Такер-мужчина?
С минуту Такер смотрел на недвижную, с закрытыми глазами Эмму, потом встревожился:
– Маллой? Маллой, что с тобой? Эй, очнись!
С таким чисто женским явлением, как обморок, ему еще никогда не приходилось иметь дела. В приступе паники он вскочил, потом подхватил Эмму на руки. Однако та тотчас открыла глаза.
– Придется тебя разочаровать, Гарретсон. Я в полном порядке. Надеюсь, ты наконец поймешь, что женщины не всегда такие, какими ты их воображаешь. Может, кто-то из них и прячется от пуль, кто-то теряет сознание от одного твоего взгляда, но только не я! Ты ни черта не знаешь обо мне!
– Не очень-то и хотелось! – огрызнулся Такер.
Он хотел разозлиться, но не мог, – он по-прежнему держал ее на руках. Почему держать эту девчонку в объятиях так приятно? Нежная, стройная. Женственная. Запах маргариток, на которых недавно покоилась ее голова, все еще исходил от растрепанных волос. Казалось, она вся пахнет маргаритками, и эта мысль вызвала острое, знойное чувство… желание.
Такер вспомнил девочку-подростка, которую пять лет назад нес домой на руках вопреки ее протестам. Упрямую, нескладную, голенастую девочку, которая мужественно пыталась добраться домой сама. Она подросла, та девочка из прошлого, стала грациозной, милой девушкой, изысканно красивой. Она была привлекательна уже тогда, но теперь поистине расцвела. И все-таки что-то осталось в ней от нахальной девчонки, которая наотрез отказалась поблагодарить его за помощь. С каким пылом она защищала тогда отца! Если бы он был человек достойный, такая дочь сделала бы ему честь.
На ее месте он защищал бы своего отца так же. В этом они похожи.
Взгляд Такера вернулся к упрямо сжатым губам Эммы. Они по-прежнему оставались полными и зовущими. Словно магнит потянул его к ним, заставил наклонить голову.
– Не надо… – прошептала она.
Глаза ее расширились, губы приоткрылись. Это заставило его бессознательно крепче прижать ее к себе.
– Даже не думай об этом, Гарретсон! – Девушка попыталась вырваться.
– Не думать о чем, Маллой?
– Ты сам знаешь… – Она покраснела.
Такер подумал, что надо немедленно отпустить ее и отойти на пару шагов для верности, но намерение осталось намерением. Он попросту не мог отпустить ее.
– Мало ли что ты можешь иметь в виду, – медленно произнес он, поднимая свою ношу выше. – Скажи, и я буду знать.
– Нет! – крикнула она, вырываясь. – Пусти меня, пусти!
– Так о чем же мне все-таки даже и не думать? – насмешливо настаивал Такер. – Может, о поцелуях?
– Нет! Нет!
Такер молча наклонил голову, одновременно приподнимая Эмму еще выше. Теперь их губы почти соприкасались.
– Да, о поцелуях… – вдруг вырвалось у нее.
– И что насчет поцелуев? Хочешь, чтобы я тебя поцеловал?
– Да ты что! – возмутилась она дрожащим голосом. – Нет, конечно! Чего ради?
– А я думал, ты кое-что вспомнила, – засмеялся он. – Помнишь тот день, когда одна нахальная девчонка растянула лодыжку, и…
– Не помню я никаких дней и никаких лодыжек!
– Ну как же! Ты тогда еще поцеловала меня.
– Что?! – вскричала Эмма пронзительно, не помня себя от изумления и возмущения. – Я поцеловала тебя? Да это неслыханно! Это ты поцеловал меня, и притом против моей воли! Полностью против моей воли, и совершенно, и абсолютно, и…
– «О женщина! Так гневно протестуя, ты выдаешь себя», – пробормотал Такер себе под нос.
– Шекспир? Ты цитируешь Шекспира? Я думала, ты и читать-то давным-давно разучился! – Если бы не возмущение и не острое сознание того, что она все еще находится в его объятиях, Эмма могла бы безудержно расхохотаться.
– Значит, ты знаешь обо мне еще меньше, чем я о тебе.
– Но я точно знаю, что это ты поцеловал меня тогда, а не наоборот. Это был… это был… худший момент в моей жизни! Я пять лет старалась о нем забыть, потому что, вспоминая, содрогалась от ужаса! И надо же было тебе появиться в тот самый день, когда я только переступила порог родного дома!
– Значит, я испортил тебе возвращение?
– По крайней мере ты очень старался! Но черт меня возьми, если я позволю тебе портить мою жизнь и впредь! Вот что я скажу тебе, Гарретсон! Если ты еще раз хотя бы подумаешь о том, чтобы меня поцеловать…
– Чего это ради мне об этом думать?
Такер вдруг отпустил Эмму, а вернее, позволил ей плюхнуться на примятую густую траву, как когда-то – на кучу прелой соломы. Какое-то время она сидела, восхитительно ошеломленная и обескураженная, настолько похожая на Эмму пятилетней давности, что он испытал сильнейшее желание снова схватить ее в объятия и на этот раз зацеловать до потери сознания.
Однако!
Он вовремя пришел в себя. Хмурый, как грозовая туча, Такер демонстративно отвернулся, мысленно давая себе хорошую взбучку.
И о чем только он думает! Вообще-то ни о чем – действует под влиянием минуты, попросту поддался этой синеглазой колдунье, ведьме, которая, должно быть, может приворожить и гремучую змею. Во всяком случае, он в ее присутствии забыл не только о себе, но и обо всем, что их разделяет.
Внезапно Такер протянул руку и рывком поднял Эмму на ноги. «Хватит! – подумал он. – Впредь надо держаться от нее на почтительном расстоянии». И он будет держаться.
– Пора тебе домой, – сказал он холодно, наклоняясь за шляпой, свалившейся во время «укрощения строптивой». – Беда в том, что ты слишком мало знаешь о последних событиях. Будь ты в курсе, ты бы не слонялась где попало. Да и вообще лучше тебе будет убраться отсюда.
