«Лучше я его вообще выброшу, – подумала Алёна, бродя
между рядов Средного рынка (идти на Мытный, где торгует этот чокнутый Рашид, –
нема дурных!) и ужасаясь ценам, которые выглядели просто-таки
неприлично. – А то вдруг у меня когда-нибудь родится дочка, ну и возникнут
у нее какие-то трудности, так чтоб не было искушения первым делом в монастырь
бежать!»
Мысль о том, что она сама когда-то, давным-давно, собиралась
в монастырь, сейчас казалась гораздо более нелепой, чем вдруг проснувшиеся
мечты о дочке. Не рановато ли? И вообще неизвестно еще, сможет ли она
когда-нибудь родить после всех тех противозачаточных таблеток, которые ей приходилось
пить в Аммане, уж в чем-чем, а в них недостатка не было…
Чтобы отвлечься от воспоминаний, не дать им вторгнуться в ее
новую жизнь, в новое настроение, Алёна обратила внимание на цены. Да, это
оказалось радикальным средством! Мясо по пятьдесят рублей. Где это видано? Оно
что, с золотым обрезом, что ли?! А помидоры по тридцать? А огурцы… Ладно, шут с
ними, с огурцами, но помидоры нужны непременно – для салата и для борща. И еще
много чего нужно.
Через полчаса сумка у нее набралась – не поднять, а к
помидорам все еще страшновато было подступиться. «Да ладно, – сказала себе
Алёна. – Однова живем, в конце-то концов!»
Она пригляделась к продавщицам. Отец, который обожал ходить
на базар, еще в детстве научил никогда ничего не покупать у торговок с отталкивающими
лицами. Впрок, дескать, такой товар не пойдет! Правда, иногда это правило
вступало в коренное противоречие с качеством продукта – вот как сейчас,
например.
В начале июня трудновато найти хорошие, по-настоящему спелые
помидоры, но все-таки у одной из торговок они были. Как на беду, физиономией
этой толстой женщины резкого восточного типа можно было пугать маленьких детей.
Обрюзгшая, с темными кругами под жгучими глазами навыкате, усатая вдобавок…
Рядом стояла хорошенькая русская девчонка, и, хоть она продавала бурые восковые
муляжи из Горьковского овощесовхоза, к ней выстроилась очередь. Неужели все
покупательницы вдруг сделались так чувствительны к физиогномике, изумилась
Алёна, но тотчас поняла, что смазливое личико тут ни при чем. Просто у кавказской
дамы ее сочный, ярко-красный, спелый и даже на вид вкусный товар был на десять
рублей дороже, чем у остальных продавщиц.
«Для «новых русских», что ли, старается?» – подумала Алёна,
бросая прощальный взгляд на красивенькие помидоры и пристраиваясь в хвост
очереди к овощесовхозным муляжам. Хотя женщина, которая подошла к усатой
толстухе и заговорила с ней, не слишком была похожа на «новую русскую».
Приличная тетенька лет под сорок, несколько даже унылого вида, в почтенном
льняном костюме и соломенной шляпке с черными розами. «Это что, траур или
просто вкус такой?» – размышляла Алёна, от нечего делать разглядывая ее широкую
спину.
Спина почему-то казалась знакомой. Кто-то еще вот так же
горбился, поднимая не по-женски крутые плечи, кто-то еще так же нависал над
прилавком, низко опуская голову… Да не над прилавком, при чем тут прилавок?
Фаина, Фаина Павловна Малютина, о которой Алёна не может вспоминать без дрожи,
точно так же нависала над хирургическим столом или гинекологическим креслом,
как если бы собиралась не деликатнейшую операцию делать самыми кончиками
пальцев, а рвать беззащитную женщину руками на части.
Алёна отвернулась, почувствовав, что ее замутило от
воспоминаний. И тут же словно ударило в виски – разом с двух сторон, маленькими
молоточками, да так больно! Она оглянулась и, не веря своим глазам, уставилась
на Фаину Павловну, которая, горбя полные плечи, обтянутые бледно-желтым льняным
пиджаком, перебирала помидоры, одновременно слушая то, что ей быстро и тихо
говорила продавщица.
Алёна смотрела не отрываясь. Хотелось броситься к Фаине,
обрушить на нее хозяйственную сумку бабы Вари, набитую доверху, а потому
тяжелую, как пудовая гиря, хотелось громко закричать, рассказать всем людям,
что сделала с ней Фаина, и за что, за что?!. Но она не могла двинуться с места,
только все тяжелее наваливалась на край прилавка.
– Женщина, вы стоите в очереди или просто так стоите? –
раздраженно спросил кто-то рядом, и между Алёной и прилавком кто-то втиснулся,
подтолкнув ее к Фаине.
Стало страшно. Вот сейчас Фаина повернется и увидит ее. И…
Алёна не знала, что тогда случится, но допускала все, что
угодно, даже что Фаина каким-то неведомым, невообразимым способом снова закинет
ее в Амман, в насквозь продутую кондиционером, полутемную квартиру Алима, где
на полу в гостиной все еще лежит полуразложившийся труп с проломленным
затылком.
Рвотный спазм потряс Алёну, она судорожно сглотнула – и
почему-то стало легче. Даже туман перед глазами слегка рассеялся: словно
нарочно для того, чтобы она могла увидеть, как усатая продавщица нырнула рукой
в свою обширную пазуху и выудила оттуда небольшой белый сверточек, обернутый
еще и в полиэтиленовый пакет. Послышался сдавленный гортанный голос:
– Вот. Пять тысяч дол-ла-ров…
Похоже, каждый звук давался торговке с трудом. Она умолкла,
но Фаина сделала внезапное хищное движение к ней, и женщина торопливо добавила:
– И еще одна тысяча отдельно, вашей соседке. Я сделала все,
как вы сказали, да-ра-га-я. Канэшна, вы можете пересчитать деньги. Нет, здесь
не на-да, лучше в каком-нибудь уголке…
– В уголке? – ядовито переспросила Фаина. – Ну да,
как позавчера вечером, когда Рашид меня чуть не убил в укромном уголке моего
собственного двора! Уж лучше я их дома пересчитаю. Но имейте в виду, Бюль-Бюль
Мусатовна, я оставляю у себя показания моей соседки: просто как гарантию для
того, чтобы вы с вашим бешеным сыночком не задумали обчистить мою квартиру в
поисках этих денег. Как гарантию от новых нападений!
– Что вы, что вы, да-ра-гая! – Толстощекое лицо еще
больше набрякло, и слезы покатились из черных глаз. – Я все сделала, как
вы сказали, а Рашида можете больше не бояться. Мы с мужем решили отослать его в
Гёкчай, вы же знаете, его бабушка, а моя свекровь…
– Да пусть она сдохнет, ваша свекровь, – грубо отрезала
Фаина, и плачущая толстуха в ужасе махнула на нее рукой. – Давно надо было
спровадить этого вашего безутешного Ромео! Кстати, вы узнали то, о чем я
просила?
Какое-то время женщина тупо смотрела на нее черными глазами,
в которых дрожали огромные, выпуклые, как увеличительные линзы, слезы, потом
воскликнула дрожащим голосом:
– Ах да! Канэшна, только…
Снова это хищное движение Фаины:
– Только что?!
– Я позвонила туда, – испуганно забулькала женщина по
имени Бюль-Бюль, – но почему-то не отвечал телефон.
– Так надо было позвонить еще раз!
– Вах, я звонила двадцать раз! Но телефон не ответил.
Канэшна, может быть, господин Кейван куда-то уехал, например, на отдых…
