Старушка явно испугалась выражения его лица, начала мелко
махать троеперстием – крестила, значит. Да уж было чего испугаться! Наверное,
такой же вид сделался бы у человека, увидевшего призрак. Рашид и в самом деле
не верил своим глазам: в конце улицы показалась женская фигура, которую он уже
почти отчаялся когда-нибудь увидеть. Да нет, не может быть!
Он еще не верил своим глазам, а рука уже хищно скользнула за
пояс, нашарила рукоять ножа и стиснула…
Старушка проследила за его взглядом – да так и ахнула:
– Алёна! Она самая! Приехала! Вернулась!
Этот сорочий стрекот заставил Рашида очнуться.
Он медленно вынул руку. Нельзя, невозможно сейчас
наброситься на эту тварь, даже если она заметит его и пустится в бегство. На
глазах старухи, которая только что была добра с ним, как мать, – нельзя.
Да и о матери надо подумать. Хоть Рашид и твердил себе сотню
раз, мол, ему наплевать, что с ним будет потом, после убийства, но матери-то не
все равно, она и сейчас-то ни жива, ни мертва с утра до вечера, а уж когда его
арестуют за убийство при свидетелях… Не может же он и старуху заодно
прикончить, чтоб молчала, это только в русских фильмах и книжках убивают всех
подряд. Он должен подумать о матери, он обязан подумать о ней! Нужно выждать
удобный момент, когда они с тварью останутся одни.
Рашид вцепился обеими руками в бревна с двух сторон, как бы
привязав, нет, приковав себя к ним, и молча уставился на приближающуюся Алёну.
Что дело неладно, Рашид понял буквально через две минуты. По
идее, эта тварь должна была, чуть заметив его, кинуться наутек. Но она хоть и
сбилась на миг со своего твердого, уверенного шага, не метнулась прочь и даже
не приостановилась: с этим ледяным выражением лица продолжала идти вперед,
поравнялась с бревнами и окликнула:
– Здравствуйте, Антонина Васильевна. Рашид… здравствуй. Мне
нужно с тобой поговорить.
– Ах, так вы меж собой знакомы? – удивилась бабулька с
таким округлым, широким именем, которое было ей велико на несколько размеров,
словно платье с чужого плеча. – Ну вот и ладненько. Значит, сговоритесь.
Только ты, Алёна, гляди не продешеви, а ты, молодой человек, тоже смотри: сирот
обидеть – грех, уж не стой за ценой, а то знаю я вас, чеченегов! Ой, что это у
тебя на голове, Алёнушка? Ну, молодежь, ничего не жалко. Такие были волосы, нет
чтобы косу растить!
– Я азербайджанец, – запоздало выдавил Рашид, чувствуя,
как саднит обожженное горло, но старушка уже не слышала: засеменила к своему
дому, забыв даже про кружку с ощипанной временем розой, всплескивая руками и
бормоча что-то вроде: «Расти, коса, до пояса, не вырони ни волоса!»
Алёна посмотрела на Рашида дикими глазами:
– О чем это она? Про что сговориться?
– А, ну… – Он махнул рукой. – Добрая женщина, пришла,
чайку мне принесла, а сама и спрашивает, зачем и почему я здесь сижу. Я и
наврал: мол, хочу с тобой сговориться о покупке дома. Не мог же я ей прямо
сказать…
Он осекся, с изумлением вспомнив, что пришел сюда вовсе не
разговоры с этой тварью разговаривать. Надо начинать! Хотя Антонина Васильевна
еще не вошла в свою калитку, еще может оглянуться не вовремя.
– Не мог же ты ей прямо сказать, что сидишь здесь и
подкарауливаешь меня, чтобы зарэзать, – кивнула Алёна. – Не надоело?
– Что? – тупо переспросил Рашид, не веря своим ушам.
– Сидеть, говорю, не надоело? А убивать? Ты ведь уже
прикончил тут какого-то человека – позавчера, если не ошибаюсь? А потом еще
одного хотел убить на берегу Гребного канала, да он от тебя убежал. Что, руки
чешутся рэзать, рэзать, рэзать направо и налево?
– Ничего, – кивнул Рашид, чувствуя себя почему-то так
глупо, что и не описать. Ну что она над ним смеется, как над мальчишкой! –
Вот сейчас зарэжу тебя – и пойду домой.
– Домой? – Ее глаза сверкнули. – К мамочке? Как ее
там – к Бюль-Бюль Мусатовне? Иди, иди. И заодно передай привет от ее подружки
Фаины Павловны Малютиной – помнишь такую?
Рашид подозрительно уставился на нее. Откуда Алёна знает имя
его матери? При чем тут Малютина, почему она – материна подружка? Чепуха какая!
Сколько проклятий призвала мать на ее голову, узнав о смерти Нади! Подружка,
ну, скажет тоже эта тварь!
Но почему она так ведет себя? Почему не дрожит, не трясется,
не молит о пощаде, не оправдывается? Она что, не понимает: Рашид не может
ударить ножом человека, который смотрит прямо в его глаза, не кричит, не машет
руками, от которого не исходит никакой угрозы или страха, а только… только глубокая
печаль.
У него закипело в груди. Почему она не боится? Почему
смотрит так, будто ей жаль его? Себя, себя жалеть надо!
– Послушай меня, – сказала Алёна. – Можешь ты меня
спокойно выслушать, а потом хвататься за нож? Или уже совершенно спятил? Хотя…
Я тебя понимаю. Я понимаю, как ты любил Надю.
Рашид дернулся, будто его током ударило.
– Не надо! – простонал с угрозой. – Не надо, не
говори о ней, а то…
– А то что? – с вызовом спросила Алёна. – А то –
зарэжэшь? Ну, тогда в этой истории будут две невинные жертвы, убийцы
по-прежнему останутся безнаказанными и будут торжествовать победу, а ты, дурак,
так и не узнаешь правды.
Она говорила слишком быстро, у Рашида заломило в висках. Эта
проклятущая боль всегда обессиливала его, делала глупым.
– Что ты говоришь?
– Я не убивала Надю! Ну сам посуди: зачем, за что? Она мне
нравилась, очень нравилась, она думала о тебе, и у нее так светилось лицо… Я
знала, что моей вины в ее смерти нет, но до последней минуты думала: а вдруг
моя ошибка, моя недосмотр?..
– Ага! – с хищным выражением лица воскликнул Рашид,
подавшись вперед.
– Никакое не ага! – махнула на него рукой Алёна. –
Сегодня я совершенно точно узнала, что ни в чем не виновата. Точно узнала!
– Это как же? – ухмыльнулся Рашид, до которого наконец
дошло, что эта тварь просто заговаривает ему зубы. – Что, настоящий убийца
признался?
– Да.
– Да?! Смеешься, канэшна?
Он даже отпрянул, выражение такого отвращения вдруг
появилось на лице Алёны. А что он сказал? Канэшна, нормальное слово, все так
говорят.
– Да, признался. Вернее, признались, потому что их было
двое. Я слышала их разговор. Теперь слушай: это женщины. Одна из них Фаина
Павловна Малютина, та самая, на которую ты позавчера напал. Жаль, что у тебя
дрогнула рука… А другая говорила: «Канэшна, да-ра– гая…»
