Варвара Васильевна Громова. Июнь 1999
Уж она ждала, ждала… Кастрюля, закутанная в газету, старую
шаль и спрятанная в подушки, остыла, а никто не возвращался. «Да что это я
сижу, сижу… – обиделась Варвара Васильевна. – Сяду да поем, нужна мне их
компания?»
Такового борща она давно не ела! Никогда не умела как
следует готовить, не для кого, а себе – лень. Перебивалась всю жизнь
всухомятку, но сегодня не могла оторваться: съела две тарелки со сметаной, да
еще с черным хлебом с маслом. Алёна, конечно, спустила на базаре уйму деньжищ.
Слава богу, при всех своих недостатках она ничуть не скупая. Сто раз сказала:
«Баба Варя, все это тебе, ешь все, съедай, я еще куплю».
Варвара Васильевна положила ложку. При всех своих недостатках?..
А какие у Алёны недостатки, интересно знать?
– Ты ведь совсем не знаешь эту девочку, зачем ее
оговариваешь? – сказала она сердито, но тотчас спохватилась, что говорит
сама с собой. Появилась в последнее время такая старушечья привычка. От
старости и от одиночества…
А ведь и правда – ничего она не знает о своей внучатой
племяннице. Прожила жизнь, сторонясь родни, как врагов, но кто в этом виноват?
Неуемная гордыня, правильно люди говорят! Уж и не вспомнить, из-за чего
когда-то рассорились с сестрой. Потом вражда по наследству досталась Катерине с
Лидой. Верующие были обе, такой и Алёну вырастили. То есть это Варвара
Васильевна так думала, а для нее Бог, религия – это была такая мертвечина… А
сегодня утром вдруг поняла: нет, Алёна – еще очень живой человечек, живой и
молодой!
Может, кому-то это покажется диким… может, ей следовало бы
возмутиться и вознегодовать, учитывая ее годы, правила приличия и все такое… Но
Варвара Васильевна никогда своих лет не ощущала. Какая-то злая сила, небось та
же самая, которая некогда отняла у нее Данилу, с течением времени заволакивала
ее лицо и тело плотной завесой морщин. Но под этими морщинами Варя оставалась
такой, как была!
Эта проклятущая личина не имела никакого отношения к ее
белой нежной коже, серо-зеленым огромным глазам, золотистым ресницам и
пшеничным кудрям. И боли в пояснице не имели отношения к Вариной тоненькой,
пальцами можно обхватить, талии, к ее дерзкой груди и длинным ногам. Теперь про
таких, как она, говорят: «Фотомодель, ноги от ушей растут!» Это у нее ноги
росли от ушей! Но Данила таких слов не знал. Он не восклицал восхищенно при
взгляде на нее: «Умри, Голливуд!» – он щурился, будто от яркого света, и
шептал: «Про тебя все сказки сказаны, Краса Ненаглядная!»
Ну разве может она постареть, если Данила навсегда остался
молодым?! Варвара Васильевна не сомневалась: смерть все исправит. Как только
заколотят гвоздями крышку ее гроба, морщинистая маска исчезнет, и с Данилой
там, на небесах, встретится прежняя зеленоглазка с пшеничными кудряшками вокруг
белого высокого лба…
Варвара Васильевна насупилась и в сердцах налила в кружку
слишком много чаю. Пришлось вытирать лужу со стола.
На небесах! Как же это они встретятся с Данилой на небесах,
если Варвара Васильевна не верит, что существует жизнь после смерти? Если жизнь
после смерти, значит, рай и ад. А ведь это поповские выдумки!
…Сегодня утром ей почудилось спросонок, будто они уже
встретились с Данилой – на земле встретились. Бросила только один взгляд в сторону
своего старого дивана, где тихо лежали двое – молодые, обнявшиеся, – а
потом долго стояла в ванной, глуша за шумом воды всхлипывания и бесконечно
умывая лицо, по которому так и лились слезы.
«Только бы не спугнуть их! – думала, плача от
полузабытого, странного какого-то ощущения. – Только бы не спугнуть!»
Потом вдруг вспомнила, что это ощущение называется счастьем.
Когда молодые встали и смущенно отводили глаза от Варвары
Васильевны, она присматривалась к мальчику. Хороший какой! Глаза хорошие. Хотя он
уже далеко не мальчик, лет двадцати семи – даже постарше Данилы. И Алёна
старше, чем была она в те годы, когда любила. Сейчас поздно начинают, наверное.
А если эти двое поженятся, кем ей будет Юрий? Внучатый зять? Смехота! Но он
может ее звать бабушкой, бабой Варей, как Алёна зовет. И если ребятки не станут
тянуть, ее, может, еще и прабабушкой успеют назвать!
Потом они ушли, и опять день потянулся привычно и одиноко. И
только теперь поняла Варвара Васильевна, как же устала она от этого. А ребята
все не шли, только Алёна забежала как сумасшедшая, бросила в прихожей набитые
продуктами сумки и снова умчалась, Юрий позвонил, но не пришел, а борщ остыл, и
неизвестно, вернется ли кто-то к ней или нет…
При мысли, что ребята решат не возвращаться, аж сердце заболело.
А что? Зачем она им? Алёнина-то халупа на месте, небось там
решили ночевать. Наверное, уже и сейчас они там.
Обида вышибла слезы на глазах, но тут же Варвара Васильевна
одумалась. А вдруг с Алёной что-то случилось дома? Она ведь была не в себе,
когда забегала. Точно, что-то случилось.
Оделась, кое-как причесалась и вышла в подъезд. Позвонила в
соседнюю квартиру и отдала ключ, предупредив, что придет красивый молодой
человек («Мой внук, вернее, муж моей внучки!») и ключ следует отдать ему.
Оставила в двери клочок бумаги: «Юрочка, ключ в 8-й квартире. Кушай борщ. Я
пошла к Алёне». И торопливо отправилась со двора, даже не удостоив взглядом
собравшихся на лавочке соседок.
Вроде бы Нинель Петровны меж ними не было, что неудивительно
после ночных приключений. Она небось думает, что Варвара Васильевна ее теперь
живьем съест. Господи, да знала бы Нинелька, насколько далека она от всей этой
чепухи, обид, мстительности, страха!
Главное, чтоб ребятишки никуда не делись. И чтоб не тянули…
Она порядком подзабыла дорогу, не была в Высокове лет пять,
наверное, а то и больше, и удивилась, насколько это близко. Почему-то от этого
открытия улучшилось настроение. Даже если ребята будут жить у Алёны, их можно
будет навещать. А им удобно будет завозить к ней правнука – нянчиться.
У въезда в проулок стояла «Газель», такая пыльная, словно
добиралась сюда из-за тридевяти земель. За рулем дремал благообразный шофер с
окладистой бородой. Возле ветрового стекла, куда водители обычно навешивают
всякие побрякушки, болталась связка образков. Да еще имелась белая надпись на
черном борту фургона: «Выксунская православная женская обитель».
Варвара Васильевна нахмурилась. Эт-то еще что такое?!
Торопливо свернула в проулок и понеслась со всех ног, не
обращая внимания ни на идиллический пейзаж, ни на стайку милицейских машин, ни
на людей в форме, которые что-то делали около свалки бревен на краю оврага.
Около каждой калитки стояли жильцы, тревожно перешептываясь
и переглядываясь. Они были заняты чем-то своим, на Варвару Васильевну никто не обратил
внимания.
