Правда, на этом сходство с медициной кончилось: Женя разлил
спирт отнюдь не в мензурки, а в нормальные хрустальные стопарики, один подал
Юрию, другой поднял сам:
– Ну, давай выпьем за Саню. Был он нам другом и братом, и
хоть в последнее время пути наши разошлись, никто из нас не поминал его худым
словом. Помянем же его добром и сейчас.
Держа почему-то локоть на отлете, как тот гусар, который
отталкивает морду своей лошади-алкоголички, он опрокинул спирт в горло, резко
выдохнул и проворно набулькал в свой стопарик крем-соды из большой пластиковой
бутылки. Проглотил ее, протянул бутылку Юрию:
– Запиваешь?
Тот медленно покачал головой и наконец-то выпил – почему-то
меленькими глоточками, совершенно не чувствуя, как спирт обжигает язык и горло.
Женька тотчас налил по второй, ахнул с той же удалью, а Юрий
опять тупо выцедил свой спирт, и наконец-то огненная вода растопила ледяной
ком, ставший поперек горла.
– Как он умер? – выдавил хрипло. – Почему ты
говоришь, что глупо?
– А разве это не глупо? – грустно сказал Базаров,
наливая по третьей. – На бабе помер, позоруха!
Если бы Юрий мог, он усмехнулся бы. Кто бы судил, а?! Но ему
было не до смеха.
– Что, в койке на постели? Да он же такой здоровенный…
– Не в койке, а в машине. – Женька, уже расправившийся
с третьей рюмкой, вытер рот рукой. С сомнением покосившись на бутылку, покачал
головой, навернул на горлышко полиэтилен с резинкой и убрал посудину на место.
– Разбился, что ли?
– Ничего он не разбился, ты что, дослушать не способен?
Сколько Юрий помнил своего приятеля, со времени тайного
распивания первых в жизни бутылок с каким-нибудь там «солнцедаром» или
«плодововыгодным», тот мог выпить сколько угодно, не пьянея, только становясь
все более раздражительным. Вот и сейчас подступал один из приступов такой
раздражительности.
– Слушаю, слушаю, – буркнул он, наконец-то выцеживая
свою третью и чувствуя, что уподобляется Женьке: хмеля ни в одном глазу, а со
дна души поднимается какая-то полудетская обида на судьбу, которая взяла да и
отняла у него возможность высказать Сане Путятину в лицо, что он сволочь и сука
распоследняя, если послал на смерть старинного дружка. И, главное, не дал перед
смертью отбой своим «шестеркам», которые так и стоят, вернее, сидят на посту,
карауля проштрафившегося курьера, хотя на самом-то деле он ни в чем не виноват!
Нет, наверное, он все-таки опьянел, потому что Женька уже
давно что-то говорил, однако Юрий смотрел на его лицо с беззвучно шевелящимися
губами – и не слышал ни слова. И вдруг звук включился:
– …черта отопление врубать? Нет, конечно, несколько дней
такая холодрыга стояла, что даже в домах топить стали, но у него же теплый
гараж! И вообще за каким хреном ему понадобилось тискаться с этой девкой в
машине?! У него самое малое две квартиры, да загородный дом, да кабинет, в
конце концов! Что, не могли на службе полюбиться, она ведь тоже в «Меркурии»
работала? Или привычные места приелись, захотелось романтики? Нашли тоже
романтику бензиновую, столько таких дураков зимой засыпает мертвым сном друг на
дружке, но то хоть зимой, а тут же весна, выезжай на природу и дави травку до
одури!
Юрий мотнул головой, вытрясая дурь, все сильнее
заволакивающую сознание. Санька умер, и не просто умер – угорел до смерти в
машине, занимаясь любовью с какой-то телкой… Это было слишком для Юрия, он не
мог, не способен был осмыслить эту идиотскую, ни с чем не сообразную новость. А
Женька все говорил, говорил что-то, но какая-то падла снова выключила звук, может,
это даже сделал все тот же Саня Путятин, который, непонятно почему, ополчился
на Юрия и взялся ему пакостить как по-крупному, так и по мелочам.
Юрий хрипло расхохотался, и Женькины губы перестали
шевелиться.
– Э, да ты, братишка, готовенький, – пробормотал он
негромко, но Юрий, к своему изумлению, его услышал. Спасибо Сане, он все-таки
перестал озоровать со звуком! – Быстро же. Иди-ка ты домой и ложись-ка ты
спатеньки, Юрась. Я б тебя у себя оставил, но понимаешь, тут такое дело… меня
могут вызвать неожиданно на работу…
– Маринка, да? – таинственным шепотом, отозвавшимся,
как эхо, во всех углах комнаты, прошипел Юрий и тотчас прижал палец к губам,
увидев, как исказилось от испуга лицо Базарова. – Не, я ничего, тиш-шь…
могила! Мо-ги-ла… Только ты, Женюра, тоже молчи, как в могиле, ладно?
Юрий схватился за голову, отчаянно пытаясь собрать
разбредающиеся мысли. Фу, напились, вон как шатаются, смотреть противно! А их
непременно надо согнать обратно в кучу, надо что-то сказать Женьке, что-то
важное. Еще бы только вспомнить, что именно. Ага, вот что!
– Если меня кто-то спросит про тебя… то есть если тебя
кто-то спросит про меня, ты говори, что меня сто лет не видел, ладно? Не был я
у тебя сегодня, не был, меня тут нету… ту-ту…
Это был последний проблеск трезвости. Когда Юрий проснулся
на следующий день в своей комнате, на неразобранном диване, он совершенно не
мог вспомнить, как уходил от Женьки, как поднимался по лестнице, открывал, а
потом закрывал дверь, ложился спать, не зажигая света, чтобы не привлечь внимания
своих сторожей… Не иначе проделано все это было на автопилоте, который имеется
внутри у каждой особи мужского пола. Более того! Юрий никак не мог вспомнить, с
какой радости они с Базаровым вчера так налакались. О сторожах и необходимости
сидеть тихо помнил, а вот повод пьянки… За прекрасных дам, что ли, выпивали? Но
этот провал в памяти длился недолго. До тех пор пока Юрий не повернул на
подушке гудящую голову и не увидел на полу рядом с диваном газету, сложенную
так, что окруженные траурной рамкой слова «Александр Владимирович Путятин»
сразу бросались в глаза.
Тамара Шестакова. Август 1998
Тамара стояла в подъезде на втором этаже и смотрела вниз, на
четверых работяг, которые выравнивали аккуратный бетонный бордюр вокруг окон и
дверей бывшего заброшенного подвала.
Она спала как мертвая, и никакие воспоминания не терзали ее:
ни старые, ни новые. Утром выяснилось, что особых бед, кроме моральных,
причинено ей не было, только спину немного расцарапала о землю. С утра никуда
не надо было спешить, и она позволила себе полежать, долго нежилась в ванне,
пила кофе и думала, что хорошо бы все-таки найти того парня и поблагодарить.
Где найти? Вспомнилось, как он сказал: «Я в подвале как раз докрашивал».
Значит, он из этих работяг и задержался допоздна доделывать какую-то работу –
на Тамарино счастье.
Она тщательно подкрасилась, оделась и отправилась было
выражать признательность, но на площадке второго этажа замешкалась. Ведь их там
четверо. Не подойдешь же просто так, не спросишь: «Люди добрые, вчера кто-то из
вас спас меня от изнасилования, не подскажете ли, кто именно?»
