– Ваши картины? – спросила Тамара, когда ее спаситель
сунул в карман деньги, не сосчитав их.
– Мои, – сердито ответил он.
Значит, его зовут Роман. Редкостное имя. Ему подходит. Но
почему он рассердился?
У Тамары упало сердце. Не на нее ли? За что?
– Я бы… – начала она, от робости запинаясь, как
Митрофанушка, – я бы хотела купить вашу картину, если можно.
– Конечно, – сразу оживился Роман. – Только не из
этих. Это, как говорится, всё на продажу. – Он пренебрежительно отмахнулся
от девицы, которая использовала вместо мультивибратора змею, от змея, который
страстно обнимал девицу, а также от пятерки других монстров, тянущих свои
чешуйчатые или волосатые лапы, хвосты и языки к развратным красоткам. –
Вам бы я хотел показать свои настоящие картины! Может, выберете время прийти ко
мне в мастерскую? Знаете мастерские Союза художников на Маяковке, над магазином
«Малахит»? Снимаю комнату у одного местного мэтра, звонок с надписью «В.
Логунов». Я там практически каждый вечер бываю, приходите в любое время до
полуночи.
И, прощально улыбнувшись, отвернулся к очередному
покупателю.
Тамара направилась было своим путем, но далеко не ушла, а
села на веранде ближайшего кафе и уставилась в стакан с пепси-колой. У него
были точно такие глаза: живого карего цвета, как бы с рыжиной. «Эти глаза
напротив чайного цвета», – вспомнила она жутко популярную в годы ее
молодости песню и криво усмехнулась. Вот какие глаза у этого Романа: чайного
цвета. «Эти глаза напротив, что это, что это?»
Что это? Тамара опять пошла по Покровке. С ней кто-то
поздоровался, но она не поняла, кто. «А интересно, он знает, кто я такая?» – подумала
она и вдруг почувствовала дикий прилив ненависти к Чужанину, которому когда-то
служила так преданно и беззаветно, а он бросил ее, будто ненужную,
использованную вещь. А теперь она кто? Бывшая теледива, бывший директор
телеканала, растратчица бюджетных средств, сорокатра-та-та-летняя женщина, к
которой не потянулся с любовью и страстью ни один мужчина, ее только
изнасиловать хотят… Знакомство с ней – чем оно может привлечь молодого красавца
с глазами чайного цвета?
«Пусть я впадаю, пусть, в сентиментальность и грусть, воли
моей супротив эти глаза напро-о-ти-ив…» Ах, как волшебно выпевал когда-то
Ободзинский эти неуклюжие слова! «Воли моей супротив», надо же такое выдумать!
«Воли моей супротив, – подумала Тамара почти с
отчаянием, – я все-таки схожу сегодня к нему в мастерскую. Должна же я его
хоть как-то отблагодарить!»
Юрий Никифоров. Июнь 1999
Это был небольшой некролог – совершенно в духе былых времен,
с резюме «Память о нем навсегда сохранится в наших сердцах» и подписью «Группа
товарищей». По тексту выходило, что человека лучше Сани Путятина не рождала еще
земля нижегородская, а уж когда он возглавил здешний филиал «Меркурия», то
взлетел на недосягаемые высоты. Рядом была фотография. Саня Путятин, без своих
неизменных темных очков, лет на десять моложе того, каким его в последний раз
видел Юрий, с непонятным выражением смотрел в глаза старинному знакомцу. Может,
прощения просил?
Чувствуя неприятное жжение в глазах и легкую тошноту, Юрий
отбросил газетку с некрологом, тем более что там, кроме эмоций и суховатого
перечня этапов большого трудового пути, не содержалось никакой информации, и
начал уже вставать, вспомнив, что на свете существует такая бесценная вещь, как
холодный душ. Тут под его ногами что-то зашуршало, и он увидел еще одну газету.
Все-таки, наверное, это Женя снабдил его прессой, ведь трудно представить, что
Юрий ночью еще бегал по киоскам «Роспечати»… Да и закрыты они по ночам-то!
Он снова завалился на диван и уставился на снимок чуть не в
четверть полосы, нечеткий из-за большого увеличения. На него смотрела
оскалившаяся женщина с неприятно полузакрытыми глазами и всклокоченными черными
волосами, в которых запутались серьги. Платье у нее было сбито на грудь, ноги
ужасно растопырены. Рядом лежало что-то, напоминающее большой мешок.
«Гадость какая, – подумал Юрий. – Изнасилование,
что ли? Хотя это ведь «Губошлеп»… Что тут еще может быть, кроме изнасилования!»
Вот странно: сколько он знал газет под таким названием
«Губернские ведомости», все они были не просто желтые, а вообще цвета, как бы
это поточнее сказать, детского поноса. И запашок от них шел соответственный.
Будь это «Ведомости» тюменские, астраханские, владивостокские, еще
какие-нибудь… Что касается «Ведомостей» нижегородских, то Юрий раз двадцать
зарекался их читать. Создавалось такое впечатление, будто их корреспонденты не
смотрят на жизнь, а подглядывают за ней, причем наблюдательным пунктом выбирают
загаженный сортир либо становятся раком и глазеют на мир из такой вот позиции,
в первую очередь созерцая собственные гениталии, а уж потом все прочее. И при
этом практически в каждом номере находилась отличная, едкая публицистика, ради
которой Юрий все-таки покупал эту поганенькую газетенку, и снова натыкался в
ней на всякую дрянь, и снова клялся не читать.
Он снова изготовился подняться с дивана, как вдруг взгляд
упал на заголовок: «Кончить, чтобы кончиться». И более мелко: «Глава «Меркурия»
найден мертвым в интересной позиции вместе со своей сотрудницей».
Это была заметка о гибели Сани Путятина, и когда Юрий с
трудом дочитал ее до конца, ему захотелось немедленно, вот прямо сейчас, пойти
и убить автора.
Даже его, Юрия Никифорова лично, немало пострадавшего от
Саниных игр, смерть Путятина ошеломила и заставила утихомирить свою ненависть.
Но этот Ал. Фавитов, написавший заметку, похоже, только и ждал, чтобы Саня
Путятин умер, только и мечтал перемазать мертвого всей имеющейся у него
грязищей!
