В приемной между тем началась возня и сопение. В дверь
билось что-то тяжелое, пыхтящий голос ритмично выкликал:
– Римма Петровна! Римма Петровна, вы живы?
Смуглая открыла рот, чтобы крикнуть, но осеклась, когда Юрий
показал ей кулак. Потом он взглянул на лежавшую женщину и сказал, изо всех сил
стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее:
– Отзовите собак, ну!
Та кивнула, резко приподнимаясь и одергивая на себе платье.
Повернулась к смуглой:
– Риммочка, пожалуйста… – Голос у нее на миг сел, но тут же
снова прорезался: – Риммочка, скажи Гошке, чтобы ушел.
– Ты что? – выкрикнула та. – Гоша, вызови милицию!
– Не надо! – взвизгнула дама со стола. Неловко
соскочила, ударившись об угол бедром, сморщилась и принялась натягивать
трусики. – Не надо, говорю! Я все тебе объясню, только пусть он уйдет! Все
будет в порядке, обещаю.
Римма смерила подругу режущим взглядом черных прищуренных
глаз, потом, покачав головой, неохотно крикнула:
– Гоша, отбой! Иди вниз!
– Чо, не вызывать милицию? – громко вопросил Гоша, и в
его голосе Юрию послышалось явное облегчение.
– Не надо! – раздраженно подтвердила Римма. – Пока
не надо! Но если я еще раз позвоню – вызывай немедленно, понял?
– Ладно, – пробасил Гоша и затопал, удаляясь.
– Что здесь… – начала было Римма, но вторая женщина, уже
вполне закончившая свой туалет, только махнула на нее рукой:
– Подожди! – и повернулась к Юрию.
– Тебе все равно не удастся ничего доказать, – сказала
она, так и впившись глазами в его глаза, но, несмотря на все старания, взгляд
ее то и дело начинал блудливо вилять. – Мы будем все отрицать, сам
понимаешь. Тебе никто не поверит.
– Так-таки никто? – глумливо усмехнулся Юрий. –
Мне почему-то кажется, что это, – он с брезгливой усмешкой кивнул на
стол, – здесь довольно обычное дело. Я, конечно, не специалист, но, на мой
взгляд, Римма Петровна щупала тебя довольно профессионально. Чувствуется
немалый опыт. И если кто-то поинтересуется розовыми активистками нашего города,
наверняка среди них окажется эта черноокая смуглянка!
Он брякнул наугад, но попал не в бровь, а в глаз: у его
собеседницы явно перехватило дыхание. И все-таки она не сдавалась:
– Ну и что? Ты все равно не докажешь, что видел меня с ней…
Тем более что это произошло только один раз, честное слово!
– Да на здоровье, хоть восемьдесят один раз, – медленно
сказал Юрий, ужасаясь тому, что говорит правду, что ему и впрямь глубоко
плевать на происходящее. – Но раньше за тобой не наблюдалось склонности к
особам твоего пола, по-моему, ты их скорее люто ненавидела. А теперь что?
Захотелось барыньке вонючей говядинки?
– Ну, все в жизни надо испытать, – пожала она плечами с
этой своей вороватой усмешкой, которую так ненавидел Юрий, и ему, как всегда,
захотелось ее ударить. И, как всегда, он этого не сделал, разумеется. – Ты
можешь не поверить, конечно, но мне это нужно было для статьи. Я пишу статью о
сексуальных меньшинствах, ну и… надо всесторонне изучить предмет, о котором
собираешься писать, это первый принцип настоящей журналистики!
– Так ты что, в журналистки подалась? – Юрий даже
руками всплеснул. – Да у тебя же двойка была по русскому с первого по
одиннадцатый, ты же корову через ять пишешь!
– В каждой газете есть корректоры, – сказала она,
приглаживая взъерошенные белокурые прядки. – Главное – изюминка!
– И как? Получается изюминка? Что-то я ни разу не встречал
твоей фамилии в прессе!
– Да что я, больная, под своей фамилией писать? У меня не
меньше десяти псевдонимов!
– Псевдонимов? – Юрий прищурился. – Псевдонимов,
говоришь?.. Слушай, Ал. Фавитов – это не ты случайно?
– Когда? – деловито уточнила блондинка.
– Что – когда?
– Ну, Ал. Фавитов – когда? Когда печаталась та статья,
которую он написал, в каком номере? Или ты тоже пришел права качать насчет
вчерашней заметки?!
– Нет, – растерялся Юрий, пытаясь вспомнить, за какое
число была газетка с гнусной статьей про Саню. – Не насчет вчерашней, а
той, которая была дней пять назад, я думаю.
– Ладно, а статья-то как называлась?
– «Кончить, чтобы кончиться», – буркнул он, чувствуя
ужасный стыд из-за того, что произносит эту мерзость. Хотя после того, что он
только что узрел, – стыдиться каких-то слов? Смешно!
– «Кончить, чтобы кончиться»? – задумчиво переспросила
она. – Что за фигня? Римма, ты не знаешь, кто этот материал готовил в
печать?
– Ну, я! – вызывающе откликнулась из угла всеми забытая
Римма. – Но я больше ни слова не скажу этому отморозку, если вы мне не
ответите толком, что тут происходит и кто он такой!
Блондинка устало вздохнула и, с упреком посмотрев на
подругу, объяснила то, что и так было уже всем ясно:
– Да это мой бывший муж, Юрка Никифоров!
Лора и Юрий. 1987—1988
Лору Фролову в классе и за девчонку-то не считали.
Тощенькая, кривоногая, с заморенным личиком и вечно немытыми волосами
неопределенного цвета, она училась едва-едва на троечки, которые ей ставили в
основном из жалости к матери. Красивая женщина восточного типа, она одна
воспитывала этого маленького оборвыша, а также двух Лориных братьев, известных
всему городу хулиганов.
«Все в отца!» – единогласно резюмировало общественное
мнение, поскольку было известно, что Егор Фролов пребывает где-то в местах не
столь отдаленных то ли за грабеж с разбоем, то ли за разбой с грабежом, то ли
вообще за убийство, а может, даже и за спекуляцию в придачу. В конце
семидесятых это слово носило ярко выраженный подсудный оттенок, ну а на
семейство Фроловых люди вообще были готовы навесить всех собак. Только женщины
этой семьи почему-то считались существами заведомо страдающими, и когда
участковый в очередной раз приходил в школу с жалобой на Серегу и Вовку
Фроловых, он пенял именно директору, завучу и учителям за то, что пацаны ночью
грабанули ларек на привокзальной площади.
