Алёна вздрогнула, настороженно оглянулась. Две молодые пары
прощались, желали друг другу всего хорошего. Они с удивлением посмотрели на
высокую женщину, которая вдруг шарахнулась в сторону.
Ускорила шаги. Не дай бог, спросят, что с ней, предложат
помощь… По-арабски она знает буквально пять слов: и Алим, и остальные всегда
говорили с ней только по-английски. Нет, иногда как бы по-русски! Алим с каждым
гостем проводил непременный лингвистический ликбез: обращаясь к Ясмин, следует
назвать ее «блядь», а о своих намерениях нужно заявлять так: «Сейчас я тебя
затрахаю!» Алим думал, что таким образом будет ежедневно, вернее, несколько раз
на день дополнительно оскорблять Алёну, однако арабы не могли все это
выговорить, и она долгое время вообще не догадывалась, что они бормотали. А
когда догадалась, уже так натерпелась, что лишь устало пожала плечами… И
все-таки чаша всякого терпения рано или поздно переполняется! Для Алёны
последней каплей стала сущая малость – если сравнивать с тем, что ей пришлось
пережить. Последний ее клиент отказался платить Алиму, заявив, что имел дело не
с настоящей блондинкой, какую обещали в агентстве. У натуральной блондинки,
дескать, волосы светлые везде, а не только на голове.
Что ж, по большому счету, он был прав: коса у Алёны была
темно-рыжая, цвета красного дерева, ну и в других местах, соответственно,
волосы такие же. При первой встрече Алим ничего не сказал, ну а потом, когда
ясно и недвусмысленно дал ей понять характер предстоящей работы, потребовал
осветлить волосы. Алёна отказалась. Она тогда еще лелеяла идиотские мечты о
бегстве, о возвращении на родину, о восстановлении попранной чести и
достоинства и тому подобное. Именно тогда Алим первый раз привел Фейруз, с ее
помощью скрутил Ясмин и перекрасил в ослепительную блондинку. С тех пор Фейруз
регулярно следила за ее головой, и стоило у корней появиться темным полосочкам,
немедленно закрашивала их. А про некоторые прочие детали все забыли, да и арабы
были не столь искушены в русских блондинках, чтобы сравнивать, какого цвета
волосы у них на лобке и на голове. А этот…
Как ни мерзко, как ни горько было признаваться, Алёна знала:
окажись Фейруз сегодня дома, Алиму удалось бы сделать то, что он собирался. О
господи, как же она боялась этой высокой, худой темнокожей фурии! У Фейруз было
длинное лицо. Алёне даже не хотелось называть его лошадиным, чтобы не
оскорблять лошадей. Толстогубый рот, горбатый нос, жесткие черные волосы,
подстриженные а-ля паж… Странное лицо с напряженным взглядом больших,
миндалевидных, слишком близко посаженных глаз. Эти лиловые глаза с первой
минуты показались Алёне необъяснимо жуткими. Фейруз молча смотрела на яростные
попытки Алима управиться с непокорной Ясмин: ведь ее нельзя было бить, чтобы не
испортить товар – тело, и русская чертовка это отлично понимала! А потом вдруг
Фейруз неуловимым, змеиным движением скользнула за спину Алёны и вцепилась ей в
волосы с такой силой, что та на миг ослепла от боли. Тут уж Алим не растерялся:
заломил назад руки, защелкнул наручники… Фейруз не отпускала волосы, причем
держала так, что Алёна головы повернуть не могла. Именно эта боль, а вовсе не
пистолет Алима заставил ее утихнуть: ведь она уже начала мечтать о смерти и
дорого бы дала, чтобы нарваться на пулю. Ее впихнули в кресло, задрали ноги,
приковали лодыжки к подлокотникам. Алёна кусала губы от ненависти к себе,
выкрикивала проклятия, вспомнив, что именно так ее первый раз изнасиловал Алим:
оглушил, приковал к креслу, залепил рот пластырем, а потом, дождавшись, когда
она очнется, надругался. Неужели и сейчас?..
Алёна и представить не могла, что ее ждет. Фейруз что-то
сказала Алиму, тот, усмехнувшись, вышел, и чернокожая начала раздеваться. Когда
Алёна увидела это поджарое нагое тело с плоской грудью и волосатыми, будто у
сатира, ногами, ее затошнило. Спазмы подступающей рвоты выбивали слезы,
заставляли корчиться, а Фейруз медленно и спокойно, не сводя с Алёны своих
расширенных, неподвижных глаз, ножницами разрезала на ней одежду, аккуратно
сняла все лоскуты и принялась мять грудь своими длинными черными пальцами.
Ладони у нее были светлые, розоватые… Алёна даже кричать не могла – судорога
отвращения свела горло, – только хрипела. Но когда руки Фейруз поползли по
ее животу, внезапно обрела голос и заорала, как сумасшедшая:
– Алим! Али-им!
Он вбежал – и засмеялся, встретившись с взглядом ее залитых
слезами глаз:
– Разве тебе не нравится? Ты всегда была такая неласковая,
поэтому я решил, что предпочитаешь женщин. Нет? Не слышу! Громче!
– Нет, нет! – завопила Алёна, извиваясь от ужаса,
пытаясь вырваться из рук Фейруз, которая тискала ей бедра.
– Ну, так что – покрасим волосы? – с невинным видом
спросил Алим, потрясая тюбиком c нарисованной на нем ослепительной блондинкой.
– Да! – закричала Алёна. – Только убери ее!
Прогони!
Однако остановить Фейруз было не так-то просто, и Алиму
пришлось прокричать ей в ухо что-то по-арабски, судя по интонации, какую-то
жуткую угрозу, прежде чем она нехотя разжала пальцы и отвела от распростертого
тела помутневшие глаза. И тут же, отбежав в угол, отвернулась к стене и
принялась воровато ласкать себя, выкрикивая что-то невнятное. Когда она
успокоилась и сгорбилась на полу, выставив худые лопатки, на лице Алима
выразилось отвращение. Обернувшись к Алёне, он сказал:
– Теперь Фейруз останется здесь. Она тебя не тронет, если
будешь меня слушаться. А если нет…
Продолжать не требовалось. В памяти Алёны вдруг всплыла одна
фотография из того жуткого альбома: голая девушка лежит на столе, рядом
толпятся мужчины, а среди них – худая темнокожая женская фигура. Сначала Алёна
решила, что это одна из жертв Алима, такая же, как и она, а теперь поняла: да
ведь это Фейруз была снята на той фотографии, и не зря она стояла в очереди
насильников!
Итак, Фейруз поселилась с ними. В первые дни Алёна готова
была умолять Алима не оставлять ее наедине с этой дьяволицей. Она мысленно
листала страницы альбома: каждая фотография навеки врезалась ей в память, и все
чаще в воспоминаниях возникала худая чернокожая женщина, непременная участница
чуть ли не каждой оргии. Но потом поняла, что Алим и сам заинтересован в том,
чтобы держать Фейруз на расстоянии от русской невольницы. Алёне иногда
приходило в голову, что с теми, кто попадает в руки Фейруз, случается что-то
особенно страшное, а Алим еще не получил за нее всех тех денег, на которые
рассчитывал, и был заинтересован в сохранности «товара». Однако ужас перед
черными руками лесбиянки с их светлыми ладонями прочно завладел душой Алены, и
стоило Фейруз обратить к ней расширенные лиловые глаза и раздвинуть в алчной
улыбке свои хищные губы, как она забывала о всяком сопротивлении и слушалась
Алима как шелковая. И если бы сегодня Фейруз не ушла…
