Рука была горячая и тяжелая; Тамара невольно пригнулась и
теперь смотрела вниз, на его ноги в галифе и этих черных гетрах, напоминающих
солдатские сапоги.
С ней творилась что-то неладное, причем началось это
некоторое время назад: с той самой минуты, как Роман пошел впереди по коридору,
показывая дорогу в мастерскую, а Тамара брела следом и смотрела, как
натягиваются солдатские штаны на его сильных ягодицах. Наверняка если бы он
спустил штаны, задница у него оказалась бы такая же упругая и мускулистая, как
у того парня на картине, ну, который сношался с женщиной-змеей. Наверное, это
он себя рисовал. К примеру, одна из его натурщиц, с которыми он, без всякого
сомнения, спит напропалую, сфотографировала его со спины крупным планом, оттого
он и смог так тщательно вырисовать этот эротичнейший зад. Но если бы он
нарисовал любовника змеи в солдатских галифе…
Тамара зажмурилась, вонзила ногти в ладони. Надо сказать
ему, чтобы убрал руку с ее шеи, не то она сейчас потеряет сознание от жара,
который вливается в ее тело.
– Роман, – выдохнула она, не поднимая головы, –
пожалуйста, возьмите…
Господи, что она говорит?! Она хотела сказать: «Уберите
руку!», а вместо этого чуть не взмолилась, чтобы он…
Роман коснулся раскаленными пальцами ее подбородка и
заставил поднять голову.
Эти глаза напротив!
Тамара покачнулась.
– Помнишь, тогда, ночью, я все время спрашивал у того гада,
который на тебя напал, сделал он что-то с тобой или нет? Помнишь?
– Пом…ню… – простонала Тамара, ничего не соображая.
– Я думал, что он тебя поимел, потому что ты валялась
полуголая, ноги задраны, и он так возился на тебе, как будто трахал на полную
катушку. Помнишь?
Она хотела отвернуться, спастись, из последних сил спастись,
но Роман схватил ее за плечи и грубо встряхнул.
– Да, да…
– Ну так вот, слушай: если бы он сказал, что имел тебя, я бы
его прогнал, а потом сам трахал бы тебя до тех пор, пока ты криком не закричала
бы. Я на тебя давно смотрел, сколько раз ты мимо проходила, и мне все время
хотелось затащить тебя в подвал, и если бы я узнал, что это кто-то сделал до
меня, я бы не удержался и тоже изнасиловал бы тебя.
Изнасиловал… изнасиловал бы!
Тамара покачнулась, вцепилась в его плечи, чтобы не упасть,
но Роман чуть толкнул ее, и они упали вдвоем на диван, который стоял позади.
Роман кусал ее губы, одной рукой срывая одежду то с нее, то
с себя, но Тамара крикнула:
– Не надо! Скорей!
И он понял: задрал ей платье, расстегнул свои галифе и, не
снимая их, врезался в нее.
От боли, от неожиданности слезы выступили на глазах.
Сотрясаясь под его телом, Тамара открыла глаза и увидела в косо повешенном
зеркале свои голые ноги, с силой обхватившие мужской зад.
…Там, на заставе Приморские Тетюши, в красном уголке, над
столом президиума висел большой застекленный портрет какого-то вождя.
– Я хочу, чтобы она со мной кончила, – бормотал Шунька,
заливая ее лицо своим потом. Тамара с мукой открыла заплывшие слезами глаза и
вдруг увидела в темном стекле содроганье мужского зада, туго обтянутого
выгоревшими солдатскими галифе…
Она зажала рот рукой и, не отводя глаз от зеркала,
выплеснула наконец из себя всю боль и муку минувших шестнадцати лет, корчась в
неистовых судорогах, и если бы не искусала себе край ладони, то ее крики,
наверное, разнеслись бы по всем мастерским, которые обосновались в бывших «нумерах».
Юрий Никифоров. Июнь 1999
Он смутно помнил, как его колотил кашель, как вынимало душу
отчаянное чихание. Но все это было как бы сквозь сон, то ли с ним, то ли вовсе
нет. Потом навалилась тяжелая, беззвучная темнота, и вдруг прорвался чей-то
голос:
– Да я этого психа впервые в жизни вижу!
Голос был женский, незнакомый. В нем звенели слезы.
«Какой же я дурак! Обознался! У Алёны не может быть таких
длинных белокурых волос, она ведь подстриглась!»
Это было первой на диво связной мыслью. Юрий даже смог понять,
почему ошибся: там, на холме возле храма Геракла, Алёна была с точно такими же
длинными, взлохмаченными соломенными волосами. Но тогда кто же эта девушка, так
на нее похожая, которую ринулся спасать Юрий? И тут же пришел ответ: да младшая
сестра Алёны, кто же еще. Как ее там? Инга!
Инга, та самая Инга, которая вызывала у Алёны столько
беспокойства. Не зря, не зря. Ну и компанию она себе подобрала! Какое
отвратительное, мерзкое насилие прервал Юрий! А где же Алёна? Куда-то ушла, а в
ее отсутствие… Или не ушла? Или где-то лежит, связанная, истерзанная, в
соседней комнате, а младшую сестру негодяи оставили «на второе»?
От этой мысли по телу прошла судорога, Юрию даже показалось,
что он вскочил, ринулся куда-то… но нет, ничего подобного, он только вздрогнул.
Однако даже и это легкое движение не осталось незамеченным.
– Эй, он шевелится! – испуганно вскрикнула Инга. –
Очухался, что ли?
Кто-то бесцеремонно ткнул Юрия в бок. Стон удалось сдержать,
удалось остаться безвольно-неподвижным.
– Не-а, – отозвался самодовольный мужской голос. –
Я его крепко приложил!
– Между прочим, он Казю еще крепче приложил, –
отозвался другой голос – угрюмый. – В такой отключке валяется, что и не
знаю…
– Этот тоже в отключке, – перебил самодовольный голос,
и Юрию остро захотелось встать, схватить его обладателя за горло и трясти до
сих пор, пока это самодовольство не сменится жалким сипением.
– Вот и хорошо, – сделал вывод угрюмый. – Теперь
осталось решить, что делать дальше. Во-первых, какого черта он сюда полез?
– Да окно, блин, не завесили толком! – с досадой
выкрикнула Инга. – Окно, понятно вам? Еще слава богу, что он один
заявился, а не с отрядом ментов!
– Ну, Казя! – выдохнул угрюмый. – Ну, Ка-зя… Душу
выну!
– Не суетись, – подхихикнул самодовольный. – Уже и
без тебя постарались.
– М-да… – тяжело прозвучало в ответ. – Ни хре-на…
– Хватит охать! – с истерическими нотками простонала
Инга. – Что теперь с этим придурком делать, я вас спрашиваю?
