Теперь понятно, почему так резко поубавилось количество
долларовых пачек… Фролову, надо думать, пришлось тряхнуть почти всей своей
заначкой, чтобы выкупить эту кассету. Теперь также понятно, что стоит за
словами Лоры: отец, мол, был злой, как зверь, житья никому не давал, но наконец
что-то там у него уладилось, и он на радостях укатил отдохнуть. Конечно, можно
порадоваться, что удалось завладеть этаким компроматом на себя самого. Можно
вздохнуть с облегчением! Это ведь картина не только отвратительного настоящего,
но и не менее отвратительного прошлого. Фролов строит из себя авторитета, вора
в законе, чуть ли не кичится своим тюремным прошлым, не прочь козырнуть
страданиями, которые претерпел от «коммуняк», а тут вдруг выясняется, что на
зоне он был вульгарной «машкой» – вдобавок получавшей немалое удовольствие от
того, что с ним (с ней!) проделывали сокамерники.
Однако вот какая штука… Фролов-то развлекался отнюдь не в
полном одиночестве. Пусть в баньке он был пьян до полного одурения, однако
потом он мог вспомнить, сколько народу было свидетелями его развлечений! Трое
других гостей да плюс еще восемь человек «пионеров», включая «вожатую». Ого,
сколько длинных языков! И вдобавок где гарантия, что не существует копии этой
пленки? Но, видимо, Фролов в этом уверен. А также убежден, что никто из
свидетелей оргии не проговорится об этом. Предположим, Фролов им тоже хорошо
заплатил, пригрозил, а может, и вовсе заткнул рты – вполне натурально,
физически. Хотя нет: Инга еще вполне жива и очень даже бодра, судя по тому,
какой Юрий видел ее вчера вечером. Можно предположить, что и остальные здоровы.
Значит, Фролов убежден в их молчании. А вот что станет с человеком, в молчании
которого он не будет убежден…
Скажем, вдруг да заподозрит, что чья-то шаловливая ручонка
прикасалась к кассете – та же самая ручонка, которая вытащила из тайника
последнюю пачку денег…
Да нет, Фролов ни за что не сообразит, что к этому делу
причастен его бывший зять-неудачник! Ни за что не догадается! А… а вдруг?
Юрий со вздохом достал из кармана увесистый долларовый груз,
повертел его в руках и понял, что не судьба ему, пожалуй, в одночасье сделаться
если не богатым, то хотя бы состоятельным человеком. Очевидно, на роду написано
перебиваться случайными заработками. Ну что ж, как говорится, жизнь дороже!
На ощупь отсчитал десять бумажек, вытащил их из пачки и
мрачно усмехнулся: тысяча долларов – именно эту сумму ему задолжал Саня за
транспортировку некой загадочной кассеты. После просмотра кассеты с компроматом
на Фролова определенно требуется моральная и физическая компенсация. Будет
только справедливо, если Юрий сейчас возместит Санин долг. Но не более того!
Странно: денег стало меньше, а настроение улучшилось. Да и
тысяча баксов – очень немало. Сколько это на рубли по нынешнему курсу? Ничего!
Во всяком случае, на какое-то время.
Не зная, то ли хвалить себя за осторожность, то ли ругать за
трусость, Юрий положил остальные деньги на дно тайника, но, когда отправлял
туда же кассету, почувствовал, что край бумажной наклейки чуть отошел. Послюнив
палец, Юрий приклеил этикеточку на место – и вдруг, повинуясь непонятному
предчувствию, прошел в туалет. Дважды нажал на клавишу выключателя почти без
перерыва, свет вспыхнул только на секунду, но этого было достаточно, чтобы Юрий
успел разглядеть название, написанное на наклейке. И ему показалось, что он
заранее знал, что увидит…
«Фильм», который он только что посмотрел, назывался «Черное
танго».
Глеб Чужанин. Июнь 1999
Стоило Ираиде положить трубку, как телефон зазвонил снова.
Чужанин завел глаза.
– Да отключи ты его, к свиньям! – простонал он
мученически. – Опять небось все те же и про то же!
Ираида, не слушая его, припала к трубке.
– Рада, это ты? – загудел взволнованный мужской голос.
Чужанин сидел метрах в трех, но слышал каждое слово. – Извини, Работников
побеспокоил. Слушай… это… Глебка вообще-то дома?
– Да где ж ему быть, родименькому? – хихикнула
Ираида. – Вон сидит, пузо наружу.
Чужанин со скрежетом зубовным втянул живот. О… блин! Она еще
и издевается! Какое там пузо? Нормальный комок нервов!
Внезапно пришло в голову: а не потому ли Ираида так охотно
хватает трубку и выслушивает все эти идиотские восклицания, что она не прочь
вообразить, как бы это было, если бы известие, взбудоражившее нынче вечером
Нижний, оказалось правдивым? То есть она мысленно как бы прокачивает гипотетическую
ситуацию своего вдовства…
Чужанин злорадно покачал головой. Ираиде никогда не шло
черное, а с возрастом этот цвет вообще губителен для некоторых женщин. Ираида
как раз из этих некоторых. И в ее же интересах, чтобы «утка», запущенная в
«Итогах дня», подольше летала и махала своими желтенькими крылышками, так и
оставаясь «уткой».
– И с ним так-таки ничего не случилось? – продолжал
осторожно допытываться Работников.
– Абсолютно ничего. А что, с ним должно было что-то
случиться? – весело удивилась Ираида. – Разве что ты сам его заказал…
Вот зараза! Говорят же: что у трезвого на уме, то у пьяного
на языке. Ираида, похоже, вконец опьянела от рисковой игры, которую ведет на
глазах у мужа. Да с чего ты взяла, сучка, что Чужанин ничего не замечает? С
чего взяла, что у этого боевого пса сточены клыки? Увы, не только жена уверена
в этом…
И в очередной раз Чужанин подумал о том, что бремя
свергнутого величия – самое тягостное из всех. Непризнанным кажется, будто
самое главное – взобраться на вершину. Они карабкаются по скользкому,
обрывистому склону, отталкивая локтями и ногами тех, кто лезет рядом, даже не
подозревая, что по-настоящему скользко именно там, на вожделенной высоте. Сдуть
тебя с пика власти, куда стремятся десятки, а поместиться может лишь один человек,
способен любой ветерок. И ведь нельзя даже виду подать, что ты балансируешь,
держась в буквальном смысле только за воздух!
Все друзья и знакомые Чужанина, особенно те, кто оставался в
Нижнем Новгороде, даже Ираида (семью он решил не перевозить, пока не получит
квартиру… так и не получил!), не сомневались, что у него все хорошо, отлично,
все тип-топ. И когда Чужанин сверзился со своей высотки, все почему-то сочли,
будто разухабистый Глебчик сам доплясался – сам и ухнул вниз. А разве он в
чем-то виноват? Его спихнули, натурально спихнули – причем именно те люди,
которые еще недавно тянули руки сверху или подталкивали снизу, крича дружески,
поощрительно: «Давай, Чужанин! Еще немного, еще чуть-чуть!» А потом, позволив
нелепо, клоунски, на потеху всей стране, побалансировать, отвернулись, даже не
поглядев, как он там летит с вершины – совершенно по Достоевскому, вверх
пятами…
Ираида между тем закончила разговор и положила трубку,
озорно блестя глазами.
