Раздалось сдавленное, хриплое проклятие. Огонек резко
взлетел вверх, и на фоне неба, которое, даже и потемнев, оставалось более
светлым, чем все окрест, четко обозначился знакомый худой силуэт с понурыми плечами
и удлиненной головой.
Рашид… вот же зараза!
– Кто тут? – сорванным голосом воскликнул он.
Холодком по спине прошло воспоминание о ноже, который этот
чокнутый носит за поясом. Стараясь ступать как можно осторожнее и твердя себе,
что Рашид его не видит, не может видеть в темноте, Юрий отступил. Под
истерические выкрики и ругань добрался до поворота и забрался в кабину
«Москвича», мгновенно почувствовав себя лучше.
– Ну и ну, – сказала Алёна. – Ты, часом, не
экстрасенс?
– После того как я вдоль Гребного канала от этого ножа
бегал, у меня на него особый чуй развился, – хмыкнул Юрий. – Я тебе
рассказывал?
– Рассказывал, – вздохнула она.
Да, чего только Юрий не рассказал ей за этот невыносимо
долгий день – объясняя, успокаивая, развлекая… К счастью, хватило ума
промолчать о фроловской кассете и о хорошенькой пионервожатой, запечатленной на
ней. Хватит с Алёны на сегодня новостей об Инге! Но от этого разговора все
равно не уйти, вот что худо… Ладно, завтра. Все теперь завтра.
Алёна вдруг зевнула – сдавленно, но так сладко!
– Давай отъедем куда-нибудь подальше и попробуем вздремнуть,
что ли, – спохватился Юрий. – Как-то нет у меня охоты среди ночи
играть в пятнашки с этим придурком. А утром он всяко уйдет на свой базар – мы и
проберемся в дом. Жаль, что ко мне нельзя, не сомневаюсь я, чтобы друзья из
«Меркурия» сняли засаду.
– В машине спать? – сквозь новый зевок спросила
Алёна. – Ой, нет. Поехали лучше к моей тетушке, в смысле, бабушке. Не могу
сказать, чтобы она меня так уж обожала, скорее наоборот, но переночевать
пустит. И мне смертельно хочется чаю и под душ…
Желание оказаться под душем рядом с ней ударило так, что
Юрий неловко завозился на сиденье. Ни-че-го себе… Вот уж правда, что листья
дуба падают с ясеня!
– Так она тетушка или бабушка? – спросил, с трудом
справляясь с голосом.
– И то и другое, – усмехнулась Алёна. – Я ей
внучатая племянница, поскольку баба Варя – родная сестра моей бабули. Мама и
тетя Катя – обыкновенные, нормальные племянницы. А мы с Ингой, значит,
внучатые. – Голос ее был сонным, усталым. – Давно пора бабу Варю
навестить, хотя она еще та штучка! Когда меня в связи со смертью Нади Куниной
таскали по разным допросам, Инга ее как-то раз попросила тряхнуть ветеранскими
связями и отмазать меня. Куда там! Скалой стояла, не бабка, а кремень:
«Натворила – отвечай!» Потом я уехала – даже не простилась. Приехала – тоже
как-то не до нее было, сам понимаешь. Тетя Катя что-то такое вчера говорила:
мол, у Варвары Васильевны нашей были какие-то большие проблемы, но я совершенно
все пропустила мимо ушей. А сейчас есть законный предлог восстановить добрые
родственные отношения. Ничего-ничего, поехали. Это не очень далеко, на
Ковалихе. Деваться-то больше некуда. Все делалось как бы на автопилоте. Алёна
автоматически вела «Москвич» сквозь паутину темных улиц с разбитым асфальтом;
Юрий автоматически размышлял, что спать, конечно, придется на полу, а в
присутствии какой-то там старухи и думать нечего о… о всяких таких вещах, о
которых думалось беспрерывно…
Въехали в узкий, тесный дворик, поставили машину рядом с
десятком таких же беспризорниц. Одна или две курлыкнули сигнализацией при их
приближении, но тотчас стихли. Как вспугнутые во сне птицы!
Потащились на третий этаж неказистой «хрущобы». Юрий нес
сумку – тот самый полиэтиленовый пакет, с которым приехали из Москвы. Он так и
путешествовал практически не разобранным!
Алёна шла на полшага впереди, и Юрий слышал, как она
отчаянно зевает, даже не прикрываясь ладошкой. Остановилась, оглянулась,
виноватая улыбка начала расползаться отчаянным зевком – и вдруг девушка
замерла, тревожно нахмурясь.
Юрий хотел было спросить, в чем дело, но Алёна махнула на
него рукой, а в следующее мгновение он и сам услыхал сдавленный, мучительный
стон, донесшийся откуда-то совсем близко – вроде бы из-за двери с цифрой 9.
Юрий вскинул брови – Алёна кивнула. Именно в эту квартиру
номер 9 они и направляются. Что такое? У бабули прихватило сердце? Мучают
старческие кошмары?
Алёна вскинула руку к звонку и снова замерла. Ее глаза,
обращенные к Юрию, стали испуганными. Да и он отчетливо расслышал мужской голос
– но не слова, не связную речь, а какое-то унылое завывание. В сочетании с
женским стоном это звучало до того зловеще, что у Юрия если и не мороз по коже
пошел, то уж точно весь сон слетел. А у Алёны лицо стало по-детски испуганным.
Юрий, может быть, еще колебался бы, что делать дальше. Но
вдруг женский голос возвысился до крика – и замер, как будто кричавшей заткнули
рот.
Юрий уже не раздумывал: изо всех сил ударил всем телом в
дверь. Тридцатипятилетней давности замок не выдержал – вырвался из своего
гнездышка на косяке.
Юрий ввалился в прихожую, пытаясь сохранить равновесие,
одним взглядом оценивая обстановку.
Квартира залита мертвенным голубоватым светом, похожим на
лунный, но более ярким, проникающим во все уголки, ледяным, зловещим; на полу
лежит женщина – скорчилась, прикрывая руками голову; черная тень метнулась к
балкону… Мужская фигура!
Юрий кинулся вперед, достал незнакомца в прыжке в ту минуту,
когда тот уже готовился перемахнуть через ограждение между двумя балконами.
Вцепился в его плечи и так рванул, что хлипенькое висячее сооружение, чудилось,
заходило ходуном; что-то с грохотом обрушилось. У Юрия мелькнула бредовая
мысль, что балкон все-таки обрушился и они с незваным ночным гостем уже летят
вниз, но когда вокруг воцарилась кромешная тьма, он вдруг понял, что разбился
источник этого жуткого голубоватого света – фонарь какой-то, что ли.
Поволок свою добычу в комнату, морщась от странного,
неприятного запаха, так и бившего в ноздри. «Уделался он, что ли, со страху?» –
мелькнула брезгливая мысль.
Пленник рвался, бился, даже пытался драться, но Юрий особо
не церемонился – саданул по почкам. Коротко всхлипнув, ночной ходок сделался
тих и послушен.
Юрий швырнул его на пол, на всякий случай притворив дверь,
чтобы отсечь пути к отступлению, снова схватил пленника, подавляя попытку
подняться, и только потом осознал, что в комнате уже горит свет. Алёна
склонилась над женщиной, все еще лежавшей на полу, приподнимала ее голову,
бормотала: «Баба Варя, баба Варечка, что с тобой?» Та не откликнулась, не
понимала.
У Алёны глаза были в пол-лица – перепуганные насмерть.
