Было это в конце апреля. Валентина приехала, чтобы забрать
Олега в Лысково, и когда Тамара вернулась домой, они уже сидели на кухне,
азартно резались в подкидного и пили чай с домашним пирогом.
Тамара изобразила улыбку, хотя настроение у нее сразу
испортилось. Во-первых, она ждала Валентину только завтра, а сегодняшний вечер
намеревалась провести с Романом. Теперь на этих замыслах придется поставить
крест, и еще надо будет улучить минуту оторваться от вездесущей золовки и
позвонить в мастерские, где был общий на всех аппарат, предупредить, что не
придет, а потом мучиться догадками, где и с кем он проводит вечер, а может
быть, и ночь. Во-вторых, она ненавидела карты вообще, а игру в дурака – в
особенности. Ей самой всю жизнь не хватало времени, и пустая трата этого
драгоценного времени другими людьми казалась Тамаре непростительным
расточительством. В-третьих, придется есть этот Валентинин пирог: слишком
жирный, слишком тяжелый, с острой мясной начинкой. Пирог этот потом долго будет
лежать комом в Тамарином чувствительном желудке. В-четвертых… в-четвертых, у
Тамары всегда непроизвольно портилось настроение, когда она видела сына. Ну
ничего она не могла поделать с собой, особенно после того, как обнаружила ту
картонную коробку с портретом Валерия и письмами Олега к нему!
Но чему научилась Тамара Шестакова в этой жизни, так это
умению виртуозно скрывать свои чувства от неприятных ей людей. Поэтому она
расцеловалась с Валентиной и чмокнула в щеку Олега, не забыв привычно
поинтересоваться, как прошел его день, и привычно не услышав ответа. Потом налила
себе остывшего чаю, отрезала такой тоненький, насколько позволяли приличия,
ломтик пирога и уселась на другом конце стола, со снисходительной (это ей так
казалось, а на самом деле – кривой, кривее некуда!) улыбкой поглядывая на
картежников. В одном ей повезло: Олегу, похоже, надоело проигрывать, и он
смешал карты.
– Ну, вот! – обиделась Валентина. – Как тетка в
дураках – это пожалуйста, а как сам – тяни назад, да? А я ведь все твои
мухлеванья вытерпела, все твое жульничество.
– Жульничество! – хмыкнул Олег. – Скажешь тоже.
Что я, шулер какой-то?
– Пока только мухлевщик, но дай тебе волю, настоящим шулером
станешь. Хитрый ты! Сразу видно, что ты хитрый. Знаешь, какое есть правило для
картежников? С рыжим играть не садись – обманет. И с разноглазым не садись,
потому что он все карты насквозь видит.
– Да ну, – отмахнулся Олег. – Я же проигрываю все
время, сама говоришь. При чем тут мои глаза?
– А вот при том, – сделала загадочное лицо
Валентина. – При том, что они опасные, ох, опа-асные!
Олег покосился на нее, покраснел и засмеялся. Валентина –
тоже. Они явно думали об одном и том же, и Тамара почувствовала легкое
раздражение, что не понимает, о чем речь.
Но Валентина была не тем человеком, который долго хранит
тайны.
– У нас в Лыскове, – начала она загадочным шепотом, –
есть одна девчонка. За ней полгорода парней табуном ходит, а она как увидела
Олежку в прошлом году, так им всем от ворот поворот дала. И всю зиму ему
приветы передавала, а сейчас, услышав, что он скоро приедет, так и запрыгала. Я
ей говорю: Аннушка, ну что ты в этом городском тихоне нашла? – Валентина с
любовью поглядела на племянника, который неумело делал вид, что ему вообще
плевать на все ее слова. – А она мне: у него глаза разные. Он на меня как
посмотрит этими глазами, у меня прямо ноги подкашиваются… Редкостные у него
глаза, говорит!
– Чудо природы, – с иронией, за которой скрывалась
гордость, кивнул Олег. – Меня в классе так и зовут: разноглазое чудо
природы.
– Нет, а правда, почему так бывает? – вдруг
заинтересовалась Валентина. – У тебя, Тома, глаза карие, у Валеры были
зеленые, а у Олежки серый и темно-синий.
Тамара усмехнулась – тогда ей еще удавалось иногда
подсмеиваться над своим прошлым:
– Все очень просто. Ты забыла, Валя: у Валерия глаза были не
зеленые, а такие серо-зеленоватые, переменчивые. Вот Олег у него и взял этот
серый цвет. А синий – ну, не знаю. Наверное, смешалось серое, зеленое,
темно-карее… Кстати, у моего отца были очень красивые синие глаза, может, его
гены выскочили?
– Наверное, – согласилась Валентина и всплеснула руками:
– Нет, это не дело! Кто ж пирог с мясом ест холодный да с остывшим чаем?
Немудрено, что у тебя потом желудок болит! Давай-ка в духовку пирожок,
быстренько, и чайку подогреем. Мы с Олежеком тоже еще по кусочку употребим,
правда, разноглазенький?
Разноглазенький племянник охотно согласился, и Тамаре
поневоле пришлось чаевничать с ними чуть не до полуночи.
Этот разговор как-то забылся, а сейчас вдруг ни с того ни с
сего всплыл в памяти.
Да…
Почему Олег родился с разными глазами? А почему рождаются трехцветные
котята? Все по одной и той же причине.
Тамаре вдруг захотелось выпить. Может быть, забудется и та
давняя беседа, и сегодняшняя, с Чужаниным?
Подошла к холодильнику, но налила не «Мозельское», которое
предпочитала раньше всем винам, а холодную водку. Мысленно чокнувшись с
Романом, который и приохотил ее к «Нижегородской», выпила сразу полстакана и
потянулась закрыть форточку: вдруг понесло таким холодом!
Клуб ветра ворвался в комнату, острый, смешанный запах
сирени и полыни – невообразимое сочетание. И, словно кто-то раздвинул перед
глазами Тамары завесу, она отчетливо увидела нависшее над собою потное Шунькино
лицо. Оно было красное, набрякшее от напряжения, и ресницы от пота казались
особенно черными, а сосредоточенно прищуренные глаза… Тамара даже тогда
заметила это: прищуренные глаза у Шуни были разными: один темно-синий, а другой
серо-голубой.
Юрий Никифоров. Июнь 1999
«А может, мне вообще будет теперь везти только ночью?» –
усмехнулся Юрий, берясь за роскошную ручку столь же роскошной двери, за которой
скрывалась редакция незабвенного «Губошлепа».
Ну что ж, ночью – оно, конечно… очень даже!.. – однако
день пошел с проколов и провалов, и конца им пока не предвиделось. Началось с
того, что Варвара Висильевна застукала их с Алёной, спящими в обнимку. Бабуля
направилась по своим утренним делишкам и не могла обойти взором такую картину,
осквернившую ее монашеский диванчик. Почему-то она ничего не сказала и даже не
стала их будить, но они сами проснулись, увидели бабку в ванной, куда нельзя
было попасть, минуя комнату…
Алёна соскочила с дивана, пряча глаза, и Юрию стоило великих
трудов добиться, чтобы она опять начала разговаривать с ним, не отводя взгляда
и не зажимаясь. Баба Варя вела себя более спокойно, не упрекала, не намекала,
но сам факт, что их видели…
