Юрий в конце концов решил плюнуть на женские слабости и
заняться своим мужским делом. Для начала опять долго отговаривал бабу Варю
обращаться в милицию. Потом заставил Алёну позвонить в Выксу. Получить сведения
об Инге оказалось совсем непросто. Наконец дозвались палатного врача, который
неприветливо буркнул, что девушка все еще без сознания, и бросил трубку. Алёна
окончательно приуныла и собралась немедленно уезжать. Юрий похолодел. Этой
Выксы он боялся до смерти – вернее, Алёниного возвращения туда, к давящему,
укоряющему великолепию разрушенных стен Троицкого собора, к голосам и
стенаниям, до сих пор слышным из развалин взорванной церкви Иверской Божьей
матери. Как опутает ее все это снова, как возомнит она, что только и осталось
ей теперь – грехи замаливать…
Как ни странно, на помощь пришла Варвара Васильевна. Ей так
внезапно и резко поплохело, руки так затряслись, а лицо так побледнело, что
было бы сущей бесчеловечностью бросить в одиночестве больную старушку, недавно
пережившую тяжелое потрясение… ветеранку, между прочим, фронтовичку!
Алёна мигом раскаялась, отменила отъезд и согласилась сидеть
с несчастной бабулькой хоть сутки напролет, хоть двое. Юрий вздохнул с
облегчением и отправился к телефону, однако случайно поймал такой острый, такой
живой, такой понимающий взгляд полумертвой старухи, что с трудом проглотил
смешок внезапной догадки.
Ай да фронтовичка! Ай да ветеранка! Все-таки бабка была
очень даже неглупа, и стоило ей только услышать про Выксу, как вся ее боевая,
атеистическая, комсомольская юность так и взыграла, так и вскипела ключом.
Наверное, она предпочитала, чтобы внучка предавалась неофициальной любви на ее
диване, а не превращалась в унылую Христову невесту. И решила воспрепятствовать
этому превращению, елико возможно…
Юрий снова почувствовал прилив глубочайшей симпатии к этой
худой старухе с измученным лицом. Даже сейчас видно, что когда-то она была
редкостной красавицей. На тумбочке около ее кровати – большой портрет парня в
военной форме с плакатной улыбкой и веселыми глазами. Тоже лицо, какое нечасто
встретишь! Муж ее, наверное, тот самый Герой Советского Союза, Золотую Звезду
которого, а значит, память, Варвара Васильевна готова была защитить ценою жизни
– и своей, и чужой. Может быть, когда-нибудь обстоятельства станут помилосерднее,
может быть, появится у Юрия возможность подружиться с этой красивой, умной,
странной женщиной, а то и попасть к ней в родню…
Он сел за телефон, предаваясь приятным мечтам, улыбаясь,
уверенный, что довольно быстро нащупает след той пресловутой студии, от которой
всем было столько хлопот. Ничего подобного! Никакие справочные ни о какой
студии ничего и слыхом не слыхали. На вахте телецентра посоветовали обратиться
в приемную директора, но не уточнили, какого канала. Наконец после длительной
серии звонков, наслушавшись всяческих ответов, среди которых были и насмешки, и
грубость, и самые нелицеприятные отзывы о бывшей телевизионной знаменитости,
Юрий положил трубку, ощутимо разогревшуюся в его руках, и тупо уставился на
стенку, так ничего и не узнав.
Выходило, что Денис Кораблев врал? Однако Алёна подтвердила,
что Инга до последнего времени посещала студию, даже когда телеканал Шестаковой
«Око Волги» прекратил свое существование. Почему это произошло, Алёна толком не
знала, из-за каких-то денег, что ли, но студия работала. А вот где она
находилась…
Юрий пометался по кухоньке, где устроил свой штаб, но ничего
толкового не придумал. Пришла Алёна, начала чистить картошку, и все умные
мысли, если таковые имели место быть, улетучились у него из головы при взгляде
на ее худые, понурые плечи, печально склоненную голову в платочке и потупленные
глаза. Он не мог видеть ее такой – полной раскаяния! Вчера ночью она была
совсем другая! Но опять же – до новой ночи еще далеко, а потому Юрию пришлось
прижать ладонь к сердцу, чтобы сдержать, усмирить эту любовь, которая не давала
ему покоя, проглотить все слова, которые так и рвались с языка, и выдавить
только:
– Картошечку чистишь?
Наблюдение редкостное по качеству глубокомыслия, но зато
совершенно безопасное.
– Ага, – подтвердила Алёна, проворно снуя ножиком по
огромной заскорузлой картохе. – Поджарю – надо же поесть наконец. А больше
у бабы Вари нет ничего. Сейчас перекусим, а потом я на базар схожу.
Какой-то тревожный звоночек звякнул в душе, но Юрий убедил
себя, что она не стала бы врать. Если все-таки соберется уезжать в Выксу,
скажет прямо. Все-таки он уже успел немного узнать Алёну. Это была воплощенная
прямота, и этим она напоминала свою бабку-тетку гораздо сильнее, чем, может
быть, осознавала.
Итак, Алёна чистила картошку, а Юрий машинально следил за ее
пальцами, соображая, что делать дальше.
Очистки с тихим шуршанием падали на газету. Юрий невольно
скользнул взглядом по скомканной странице. «Гу… Ве…» – было начертано большими
красными буквами на черном фоне, и он едва не хлопнул себя по лбу, сообразив,
куда с самого начала надо было идти, не тратя времени на телефонные переговоры.
В «Губернские ведомости»! К подружке Римме! Потому что если
со студией Тамары Шестаковой была связана хоть одна грязная сплетня (а этого не
могло не быть!), Римма ее непременно знает. И сплетню, и студию.
Он поглубже вздохнул и потянул на себя дверь, так и не
придумав, что наврет, если у входа будет дежурить тот же цербер Гоша, который
не мог не запомнить бурного предыдущего пребывания Юрия в редакции. И с трудом
сдержал смех, увидев, что история повторяется: кресло рядом со столиком и
телефоном снова пустовало. «Крючок для пираньи», – гласила надпись на
обложке очередной книжки. Боже! Неужели с пираньями не только… это самое… но их
еще и ловят и в пищу употребляют? Хотя, судя по прикиду очередного манекена,
опять курс молодого бойца. А вот и сам боец!
За маленькой дверью раздался характерный шум
унитаза-»компакт», и Юрий, не чуя ног, взлетел по лестнице на второй этаж.
История повторялась и здесь. Тишина и безлюдье! В знакомой
комнате знакомый рыжий дедушка, как и в прошлый раз, сидел, вперившись в синий
«Нортон». Знакомо затрещали сразу два телефона, он вскочил и, врастопырку
схватив трубки, прокричал: «Не знаю! Нету его!» – и опять уткнулся в компьютер.
«Неужели все еще спрашивают Ал. Фавитова? – изумился
Юрий. – Что же он снова натворил, поганец этакий?»
Он прошел по коридору дальше. В приемной опять исходил паром
чайник, и, выключая его, Юрий прислушался, не донесутся ли из-за двери знакомые
охи-вздохи Лоры. Там было тихо, однако Юрий потянул на себя дверь (ручку
починили, ого!) не без некоторой опаски.
Первый взгляд на стол вызвал у него вздох немалого
облегчения. Стол был пуст! То есть нет, совсем не пуст, а завален горой бумаг,
однако того, чего Юрий боялся там увидеть, – распутного женского
тела, – на нем не было.
