— Уф, как долго я ждал этого момента, — пробормотал ковбой, и глаза его заблестели похотливым огнем.
Смрадный запах алкоголя и крепкого табака в его дыхании вызывал у нее отвращение, но Фрэнк не давал ей ни отпрянуть, ни прикрыть наготу.
— Я следил за тобой каждый день. Я хотел тебя. Ты соблазнительная женщина, Катарина. Ты моя женщина. И я хочу обладать тобой.
Она лежала тихо-тихо, лишь ее кремового цвета груди часто вздымались и опадали. Массивная рука Фрэнка скользнула по белому горлу, плечам и остановилась на розовом соске груди. Он глубоко вдохнул в себя воздух.
— Какая же нежная у тебя кожа, Катарина! Ну просто шелк. — Он медленно приподнял ее, вглядываясь в ее бледное лицо. — Поцелуй меня, — тихо велел он, придерживая ее перед собой. — Только по-настоящему, не так, как до этого. Поцелуй так, как женщина целует своего мужа.
Она не хотела этого. Не хотела. Но ведь он ее муж.
Дрожа, она наклонилась и прислонилась к его лицу губами. Его лицо было влажным и теплым. Он жадно впился в ее губы. Она заставила себя поцеловать его, заглушив переполнявшее ее отвращение, а Фрэнк раздвинул ее губы и погрузил в полость рта свой язык. Он прижал ее к себе так, что ее груди оказались втиснутыми в его крутую грудь, и она даже могла слышать биение его сердца рядом со своим. Он продолжал целовать ее с жадным восторгом, все время прижимая ее хрупкое тело к себе. Наконец отпустил ее и ухмыльнулся, когда она прикрыла дрожащей рукой себе рот.
— Вот так-то лучше, Катарина, — тихо сказал он. — Так-то гораздо лучше.
Неожиданно он переместился так, что она оказалась под ним. Его руки протянулись к ее грудям и сжали их с грубым вожделением. Его глаза упивались ее глазами, а страсть осветила все мясистое лицо. Он нажал на нее так, что пружины матраса застонали, а его твердая мужская плоть близко подошла к ней.
— Фрэнк… нет! — Брайони попыталась сдвинуть с себя эту массу, огорошенная этой неожиданной грубой яростью. Ее тело беспомощно шевельнулось под ним, когда она начала борьбу. — Остановись… пожалуйста… ты делаешь мне больно. Пожалуйста, остановись. Фрэнк, я… я не хочу… Я не готова…
— Заткнись! — Он схватил ее за волосы и прижал ее своим тяжелым корпусом. — Я не хочу слышать никаких отговорок от женщины, на которой женился! — рявкнул он.
Кряхтя, он распластал ее бедра под своими ногами. Затем безо всяких промедлений он вошел в нее, вошел глубоко, несмотря на то, что она кричала от боли.
— Да ты просто расслабься, Катарина, радость моя, и у нас все будет превосходно, — хрипло шептал он, надавливая все глубже и глубже. Широкая ухмылка царила на его потемневшем от страсти лице, освещая его сияющие глаза. — Уф, сладость моя, все будет превосходно.
Брайони крепко зажмурилась, когда он зарылся лицом в ее локонах. Рыдания душили ее. Она чувствовала себя так, словно у нее вырывали внутренности, разрывали ее на части. Ей хотелось умереть. Но бесполезно. Она не могла бороться с ним, а главное, у нее на это даже не было права. Они были мужем и женой. Это была ее супружеская обязанность.
«Наверно, я любила его когда-то, — в отчаянии говорила она себе, когда его массивное тело давило на ее слабую плоть. — Если бы я только могла вспомнить!»
Казалось невозможным, что она когда-то любила этого грубого, жестокого мужлана. Или что он когда-то любил ее. Он делал ей больно и не обращал на это внимания. Она громко рыдала, ее кости трещали под тяжестью его тела. Каким-то шестым чувством она понимала, что все было не так, что это дикое, животное совокупление было отнюдь не таким, каким должно быть у любящих друг друга людей. Оно должно быть прекрасным, головокружительным и всепоглощающим…
Смутное воспоминание шевельнулось в ее мозгу — скорее ощущение, нежели воспоминание. Само ее тело как бы вспомнило, что чувствовало, когда его касались с нежностью, как оно воспламенялось от желания. А вовсе не так, как сейчас. Но когда-то — она могла бы поклясться — когда-то она знавала нечто иное, она знала экстаз и восторг в объятиях мужчины… Девушка содрогнулась, так как воспоминание и согревало, и насмехалось над ней, муча ее своим таинственным покровом. Был ли тот мужчина Фрэнк? Было ли между ними именно так до того, как она потеряла память, до того, как индейцы захватили ее?
Когда Фрэнк покончил свое дело с ней и лежал, храпя, рядом, она тихо рыдала в подушку. От его грубого обращения у нее болело тело, и она знала, что наутро увидит на себе синяки. От отчаяния ее трясло. Она чувствовала себя заброшенной, как если бы была во власти мужа, а не под его защитой.
«Я должна постараться, — говорила она себе, скрежеща зубами, по мере того как ночные тени заполняли крошечную комнату. — Я должна постараться снова полюбить его, восстановить то, что когда-то было между нами. Это мой долг. Я обязана сделать это!»
Но она продолжала чувствовать себя несчастной. Казалось, что в долгих, беспросветных днях, которые ждут их впереди, нет никакой надежды на радость. Тоска щемила сердце. Брайони тосковала о чем-то таком, чего сама не могла назвать. Однако ее душа стремилась к этому, скорбя и надеясь на утешение, необходимость которого Брайони не могла понять, но без которого она не видела просвета.
Глава 16
Что-то разбудило Джима Логана среди ночи. Он резко сел в постели, и его пробил холодный пот. Что такое? Что могло так неожиданно нарушить его сон и вселить такой ужас.
По мере того как он приходил в себя, оглядывая крошечную спальню в восточном крыле дома на ранчо, где он проводил ночи все последние месяцы, учащенный пульс постепенно вошел в норму. Весь этот период он никак не мог преодолеть себя и вернуться в хозяйскую спальню, где провел столько чудесных ночей с Брайони. Нет, эта маленькая, простенько обставленная комнатушка подходила ему куда больше. Его взгляд упал на свернутые в походный сверток постельные принадлежности и вьючный мешок, сложенные на полу, в углу спальни. Все было приготовлено к утреннему выезду. Оставалось лишь дождаться зари.
Однако смятение, оторвавшее его от сна, не проходило, обострив нервы до предела. Джима охватило какое-то страшное волнение, от которого он не мог избавиться. У него возникло ощущение, что все тело исколото иглами. В испарине, он слез с постели и шагнул к окну, вглядываясь в темноту ночи. Мириады звезд заполонили небо, но они отбрасывали лишь серебристую тень на непроницаемую мглу, нависшую над техасской прерией. Ночной воздух был неподвижным и плотным. Даже в это время суток июльская жара была невыносимой, но все-таки не она оторвала его от сна и ужаснула. Тогда что же? Что?
Образ Брайони явился перед ним, и он прикрыл глаза и слегка качнулся. Брайони! Где ты? Не нужен ли я тебе в эту ночь? У него возникло такое ощущение, что да, он сейчас крайне нужен ей. Джим попытался убедить себя, что это лишь пустое воображение, что скорее всего Брайони уже нет на свете и ей не требуется ничья помощь, но странное наваждение не пропало, терзая его душу и покрывая спину холодным, липким потом.
