— Они ее трогали?
Психиатр бросил косой взгляд на Генри.
— Нет, но… она провисела там всю ночь. Действие препаратов заканчивается, она приходит в себя и… в общем, веселого мало. Такое подвешивание не только мучительно, но и само по себе опасно. Человек с трудом дышит, понимаешь ли.
В груди Алекса встал комок. Да уж, он отлично помнил, как Джекс рассказывала ему про привычку людей вроде Седрика Вендиса подвешивать свои жертвы за руки, чтобы они медленно и мучительно умирали от нехватки воздуха. Из-за всколыхнувшейся ярости у него все поплыло перед глазами. Неразбавленное бешенство рвалось наружу.
И все-таки он сдержал позыв. Психиатр, похоже, собирался сказать что-то важное.
— Э-э… Алекс… У меня к тебе предложение.
Пациент нахмурился.
— Предложение?
— Да. Если ты согласишься помочь и расскажешь нам все, что тебе известно — прямо сейчас, — я попробую уговорить их, чтобы мне разрешили дать вам обоим многократно увеличенное количество препарата.
— Другими словами, убить нас передозировкой?
Доктор Хоффманн кивнул, не сводя с Алекса глаз.
— Когда они все из вас вытянут… ну, ты понимаешь… вам не жить. Эти люди категорически решили избавиться от Ралов раз и навсегда… После того как узнают, что им нужно, разумеется. И в особенности сильно они хотят устранить Джекс.
— А им-то известно, что вы затеяли?
— Нет, — признался доктор, — однако если ты все расскажешь мне лично, я обещаю потолковать с ними насчет… э-э… инъекции. Они ведь хотят получить информацию, а вас убить. Вот я и предлагаю: давай ты все мне расскажешь безо всяких пыток, а я постараюсь облегчить вам конец. Вы просто заснете и ничего не почувствуете, а?
Но Алекс понимал, что ни Вендис, ни Юрий с Генри ни за что не пойдут на такую сделку. Они ждут не дождутся предстоящей забавы, к тому же абсолютно уверены в своих навыках выбивать требуемые сведения.
— Доктор Хоффманн, вы избрали себе не ту профессию. Вам бы скорее подошла роль ветеринара.
Мужчина нахмурился.
— Это почему?
— Да потому что ветеринарам платят за так называемое усыпление. Применительно к людям это называется «преднамеренное убийство». За которое карают смертью.
Уголки тонкогубого рта психиатра изогнулись в язвительной усмешке.
— Так ведь если ты откажешься от моей помощи, я и не буду никого убивать. На это есть другие люди.
Алексу приходилось сдерживать себя, чтобы ответы получались замедленные, словно ему требовалось дополнительное время для осмысления.
— А документы? Те, что лежат в регистратуре? Я ничуть не сомневаюсь, что вы из государственных средств оплачиваете лекарства, которыми пользуетесь для выуживания информации из своих пациентов. В конце концов вы должны отчитываться за расходуемые препараты, разве не так? Уверен, что у вас уходит немалое количество строго контролируемых веществ… Рано или поздно власти придут с проверкой, и тогда вскроется, что число пациентов не соответствует израсходованному объему. А поговорить с больными, узнать, как все было на самом деле, тоже не выйдет: выяснится, что препараты выписывались на людей, которые поголовно мертвы.
И кстати, что вы собираетесь делать с трупами? Вы и здесь успели набить себе руку? Доктор Хоффманн, неужто вы и впрямь давно занимаетесь такими делами? Что произойдет, когда трупы обнаружат? О, как много любопытных вопросов задаст вам прокуратура!
Психиатр невольно метнул взгляд в сторону дежурного поста, где находился архив с медицинскими документами.
— Ничего они не узнают, — наконец изрек он.
Правда, не вполне уверенно.
— Доктор, как много вам платят за участие в убийствах? Или вы увлекались этим еще до появления новых хозяев? Специально пошли в психиатрию, чтобы иметь возможность удовлетворять свою тягу к насилию? Под прикрытием белого врачебного халата, а?
Доктор Хоффманн кисло отозвался:
— Не хочешь — как хочешь. Твое дело. Только не жалуйся потом, что я тебе не помог. Кстати, не исключено, что, если ты выложишь все без утайки, они вам обоим тут же перережут глотки и Джекс не придется страдать. Ты почему принимаешь решения за обоих? Ты о ней-то подумал? Эгоист!
Алекс чуть не схватил психиатра за горло — тем более что подобное он уже проделал сегодня с Элис. Невероятным усилием воли молодой человек обуздал секундный порыв. Надо добраться до Джекс. Особенно сейчас, когда он знает, в каком состоянии девушка находится.
— Ну и черт с тобой! Ее муки останутся на твоей совести, раз ты лишил ее последнего выбора. — Психиатр показал на дверь. — Пошли.
— И какие мысли? — спросил Генри в дверях.
— Думаю, она просто струсила и дала деру, — ответил доктор Хоффманн.
Он явно находился на взводе. «Вот и отлично», — подумал Алекс. Пусть враги будут заняты своими проблемами.
— Скатертью дорожка, — фыркнул Генри, на чьей физиономии можно было найти что угодно, только не беспокойство о пропавшей медсестре. — Наглая тварь… Я всегда подозревал, что ее специально сюда подсунули, чтобы за нами шпионить. Надо думать, раз дело подходит к концу, ее отозвали обратно. Ну и плевать. Работы и так по горло… Эй ты! Пошевеливайся!
Алекс семенил вслед за Генри. Сейчас почти весь верхний свет был выключен, и в коридоре царил мрачный сумрак. Рядом шагал доктор в сопровождении пары санитаров, о которых Алекс раньше и не подозревал. А что, если вся эта проклятая больничка служит прикрытием для махинаций пришельцев из другого мира?
За конторкой дежурного поста сидели три медсестры и болтали о каких-то пустяках с лодырничающим санитаром, который, судя по всему, должен был приводить в порядок соседний стол с грудой бумажных папок и учетных карточек. Завидев приближение суровых мужчин, они поспешили вернуться к своим обязанностям.
Женское отделение оказалось таким же темным и пустынным, как и мужское крыло. Все на миг остановились, когда из уборной неожиданно вышла мать Алекса. Розовый халат — подарок сына — был накинут поверх ее больничной пижамы. Она бросила в их сторону косой взгляд, безразлично зевнула и зашаркала обратно в свою палату. Алекс так и не понял, узнала его мать или нет.
Наконец, когда Хелен доковыляла до комнаты и скрылась за дверью, Генрих пихнул Алекса в спину, и молодой человек шагнул внутрь. Здесь было больше света, чем в коридоре, чтобы больные без затруднений могли посещать туалет и в ночное время. На входе в душевую висела табличка «Ремонт».
Какая-то медсестра, стоявшая у стены со сложенными на груди руками, взглянула на часы.
— Рановато пожаловали.
— Какая разница? — резко бросил доктор.
Она пожала плечами:
— Да просто Юрий еще не пришел. Я попросила Дуэйна задержаться и провести его сюда.
